Страсти и скорби Жозефины Богарне - Сандра Галланд (2018)

16 февраля

— Посылали за мной, гражданка? — Муж Эмили, Лавалетт, стоял передо мной по стойке «смирно», будто на плацу.

Я уговорила его сесть.

— Не сделаете ли мне одолжение, лейтенант? Я, однако, в нерешительности, ибо оно сопряжено с определенным риском. Мне нужно, чтобы кто-нибудь отправился в Австрию… — Лавалетт явно был удивлен, — …чтобы найти там некое лицо, эмигранта, имя которого наконец удалено из списка. Мне нужно, чтобы вы помогли ему пересечь границу и вернуться во Францию.

Задача не из легких.

— Позвольте спросить, о ком идет речь?

— Конечно, но вы должны поклясться, что не скажете никому, даже вашей жене!

Я выдержала паузу и улыбнулась:

— Франсуа Богарне.

От меня зависело возвращение отца Эмили, сына маркиза.

18 февраля

Все готово к завтрашнему большому параду, приему, обеду. По крайней мере, в теории. На практике я всякий раз обнаруживаю что-то неладное — то одно, то другое. Ковры расстелили только сегодня днем. Впридачу мой повар заболел — его лихорадит.

19 февраля, в шестом часу

— Ненавижу все это! — Бонапарт рванул на себе пояс.

— Не шевелитесь.

— Выглядите величественно, генерал, — сказал Фовель, помогая Бонапарту надеть мундир.

— Никогда не видела вас таким… выглаженным, — улыбнулась я. Бонапарт любил старую, поношенную одежду.

— Мне рассматривать это как комплимент? — Он был сосредоточен и серьезен. — Фовель, вы везунчик: вам не надо, как мне, строить из себя дурака перед публикой.

— Мадам Бонапарт, — один из грузчиков указал на гору сундуков, — нам забрать их все?

Я кивнула: и это — тоже, помимо всего прочего. В любую минуту я могла лишиться чувств от перенапряжения.

— Вы сами говорили, Бонапарт: народ должен вас видеть, он нуждается в зрелищах.

— Значит, порой вы меня все же слушаете!

— Бонапарт, я вас всегда слушаю.

В комнату, звонко смеясь, вошли Гортензия, Эмили и Каролина — стали кружиться, показывая свои наряды. Я поправила ленту в волосах Гортензии. Платье туговато сидело на Каролине, но с этим ничего нельзя было поделать.

«Уж не в интересном ли она положении?» — подумала я. Уже?

— Видели бы вы новый плюмаж на шляпе Иоахима! — сказала Каролина. — Стоит триста франков!

— Что это за шум? — Я посмотрела в сторону двери.

Сидя верхом на стуле, будто на лошади, раскачиваясь и подпрыгивая, в комнату въехал Эжен. Мы с девочками засмеялись. Он спрыгнул со своего «жеребца» и отдал честь.

— Итак? — усмехаясь, произнес он, демонстрируя свой новый мундир консульской гвардии.

— Ох, — выдохнула Гортензия, — девушки забросают тебя букетами.

Я посмотрела на часы на каминной полке. Каким-то чудом мы не опаздывали. Мельком взглянула на себя в зеркало: многовато косметики на лице — как у актрисы, готовящейся к выходу на сцену.

— Идемте, дорогие. Пора! — позвала нас Каролина и с чрезвычайно важным видом вышла в коридор.

Мы с Бонапартом переглянулись с улыбкой — дети! Впрочем, он был рассеян, озабочен чем-то. Лакей помог ему надеть сапоги.

— Стало быть, увидимся после парада?

«Между парадом и обедом», — мысленно поправила я. Упаковано ли серебро? И не следует ли мне взять с собой моих новых мопсов?

Бонапарт встал и потянул за ремешок от сапога.

— Не могу натянуть. — Сапог отлетел в сторону.

Я прикоснулась к плечу мужа. Вздрогнув, он повернулся ко мне. Обращаясь к солдатам, Бонапарт чувствовал себя в родной стихии. Необходимость взывать к гражданским приводила его в ужас. В каждой роялистской стране Европы молились, чтобы на этой почве он совершил какую-нибудь ошибку.

— Все будет чудесно, — подбодрила я его, целуя в щеку.