Волшебница Шалотт и другие стихотворения - Теннисон Альфред (2007)

Твоих пять жизней, этот день я помню.

Мне камень раскаленный руки жег,

И вдоль ручья побрел искать я тени.

Ручей сбегал во впадину, и там,

В тени олив, увидел я Афину:

Богиня, из купальни выходя,

Одной ступней еще в воде струистой,

Коленом белоснежным опершись

О бережок, таким лучилась гневом,

И золото волос, и грозный шлем,

Венчавший груду сброшенных доспехов,

И девственная грудь, и взгляд разящий

Сияли так, что мой затмился взор,

Лишь дивный голос прогремел во мраке:

«Узревший слишком много, стань слепцом!

Несущий истину, слыви безумцем!»…

О сын мой, тайным зреньем, здесь, во мне,

За гранью тьмы, — ее досель я вижу:

Такой невыносимой красоты

Людскому не создать воображенью,

Из мрамора не изваять… представь:

Один лишь взгляд — и мрак — и дар внезапный,

Пророческий, проклятый, слепотой

Оплаченный, насмешками, неверьем!

Сто раз я предрекал им глад и мор,

Потоп, землетрясенья и пожары,

И гнев богов, — сто раз я призывал

Их к жертвам искупительным, — не слышат,

Не верят! Я бессилен пред Судьбой,

Мой дар бесплоден. Если жаждет крови

Толпа, к войне губительной стремясь,

Разумные слова ей — словно травка

Для льва голодного. Когда встает

На брата брат в усобице кровавой,

Толкающей обоих под ярмо

К соседним государям, — я не властен

Пресечь безумства черни и царей.

А кто хоть раз мои услышал речи

О том, что тирания одного

Лишь предвещает тиранию многих?

Или о том, что власть толпы ведет

Назад, к единовластию тирана?

Я не умел остановить войну

И на войне был никому не нужен, —

О мука сознавать свое бессилье

И мучиться из-за грядущих мук!

Хоть кто-нибудь взглянул бы мимоходом —

Как на скульптуры знатных горожан

На площади — и молвил: «Прорицатель,

Ведь ты был прав!»

Да где там! Никогда.

В деяньях познается добродетель,

А тот, кто для деяний слишком слаб,

Тот сам себе и узник, и темница,

Источник утешенья и сосуд.

Ты видишь, Менекей, всё то, что слышу

Я слишком ясно: за волной волна

Подкатывает к семивратным Фивам.

К нам движется война: скрипит обоз

Под бременем ее, звенят доспехи,

Стучат копыта, нивы стерты в прах

И стены города трещат под градом

Камней и стрел, Аресовых даров.

Истерзаны безжалостным тараном,

Кренятся башни, что возведены

Под звуки струн священных; отовсюду

Несутся стоны: враг, того гляди,

Ворвется в крепость. Матери младенцев,

Рассвет едва узревших, старики,

Бредущие к закату, жены, девы, —

Все молят, припадая к алтарям:

«Спасите нас!»

И ты спасти их можешь.

Мои глаза твоих не видят глаз,

Но ясно видят, что в тебе спасенье

Фив осажденных. Прошлой ночью мне

Сам бог войны, Арес, кому отрадны

Людские жертвы, — грозный, весь в крови, —

Из тьмы явился, будто с поля брани:

Шлем в молниях, копье наперевес,

И проревел: «Конец проклятым Фивам!

Иссякнет семя Кадма, коль в роду

Не сыщется безумец благородный,

Что сам, своей рукою…»

Мальчик мой!

Нет в мире звука чище и прекрасней,

Чем звук имен, принадлежавших тем,

Кто отдал жизнь за милую отчизну:

Они зовут на подвиги, в сердцах

Великодушье будят и отвагу.

Потомки их прочтут спустя века

На мраморе колонн мемориальных —

И воспоют героев прежних дней,

У них перенимая честь и доблесть

И силы черпая для славных дел.

Судьба твоя завидна, ибо в жизни

Всего важней достойно умереть.