Стена - Марлен Хаусхофер (1963)

В первый мой день в горах я сидела после обеда на скамейке перед хижиной и грелась на солнышке. Беллу привязала к колышку. Бычок никогда не уходил далеко от матери. А уже неделю спустя я отказалась от этих предосторожностей. Белла была славным уравновешенным существом и не доставляла мне никаких хлопот, сынок же ее был тогда счастливым, веселым теленком. Он рос и крепчал на глазах, а имени ему я так и не придумала. Разумеется, есть целая куча имен для быков, но они мне все не нравились и звучали как-то пошло. К тому же он уже привык, что его зовут Бычком, и ходил за мной, как большая собака. Так я это и оставила, а позднее мне уже не приходило в голову дать ему другое имя. Он был беззлобным доверчивым созданием, а жизнь считал — я это ясно видела — одним большим удовольствием. Я и сейчас радуюсь тому, что у Бычка было такое счастливое детство. Никогда он не слышал худого слова, никогда его не били и не обижали, он вволю сосал мать, ел нежные альпийские травы, а ночью спал у теплого материнского бока. Лучшей жизни маленькому бычку и пожелать нельзя, хотя бы некоторое время ему жилось хорошо. Родись он в другое время, да в долине, давно попал бы к мяснику.

Спустя неделю, проведенную за работой в доме и хлеву и за сбором валежника, я решила немного оглядеться. Хижина стояла в широкой зеленой котловине меж двух крутых скалистых склонов, взобраться на них я не могла — горные тропы мне заказаны, у меня сразу начинается головокружение. Я вновь сходила туда, откуда открывался дальний вид, и все осмотрела в бинокль. Нигде ни дымка, дороги по-прежнему мертвы. Собственно, дороги уже трудно было разглядеть. Верно, стали зарастать. Попыталась сориентироваться по автомобильной карте Гуго. Я нахожусь на северной оконечности вытянутого горного массива, уходящего на юго-восток. Обе долины, ведущие в предгорья Альп, я уже исследовала, да в одной из них я живу. Как далеко свободен путь на юго-восток, я никогда не узнаю. Я ведь не могу надолго отлучаться из дому, да и вообще такой переход может оказаться опасным даже с Луксом. Если катастрофа не захватила весь массив, то свободны лишь охотничьи участки, которые сдавались в аренду и, соответственно, были закрыты для посторонних, в ином случае именно первого мая там оказалось бы множество отдыхающих, и они давно наткнулись бы на меня. Я часами изучала склоны и долины, лежащие передо мной, но не обнаружила ни следа человеческой жизни. Или стена пересекла горы, или я здесь, действительно, совсем одна. Последнее было достаточно невероятно, хотя не невозможно. Накануне праздника все лесные рабочие были, скорее всего, дома. К тому же мне стало казаться, что на моем участке все время появляются олени, которых я прежде никогда не видела. Раньше мне все олени казались одинаковыми, но за год я научилась отличать своих оленей от чужих. Откуда-нибудь они да берутся. По меньшей мере часть гор должна остаться свободной. На известняковых скалах иногда замечала серн, но их было немного — давала о себе знать распространившаяся болезнь.

Я решила поразведать ближние окрестности и нашла спуск к сосняку, на который могла отважиться. Если выйти в шесть, после ранней дойки, то можно уйти часа на четыре в глубь гор и все же вернуться засветло. В такие дни я привязывала Беллу и Бычка к колышкам, однако страх за них повсюду преследовал меня. Я проникала в совершенно незнакомые места, нашла несколько домиков егерей и лесорубов, в которых было кое-что полезное. Самой счастливой находкой оказался мешочек муки, чудом оставшейся сухой. Хижина, где я ее обнаружила, стояла на удивительно солнечной прогалине, к тому же мука была заперта в шкафу. Кроме того, нашлись пачка чаю, самосад, бутылка спирта, старые газеты и заплесневелый обгрызенный мышами кусок сала — его я не взяла. Все избушки заросли кустарником и крапивой, а у нескольких протекала крыша, и они были совсем в плохом состоянии.