Ведуньи - Элизабет Ли (2021)

Когда я подхожу к воде, Энни уже выходит из моря; ноги у нее мокрые, на них налипли песчинки, а в подоле целая груда водорослей и съедобных ракушек, с которых течет вода. Воду Энни недолюбливает, особенно морскую. Нам, разумеется, не раз доводилось видеть, как море способно бушевать, когда волны то встают дыбом и становятся выше домов, то вдруг опадают, а само море ревет, точно обезумевший зверь. Видели мы и замерзшие волны, похожие на страшные острые зубы. Несколько раз в год море, словно выплескивая свой гнев, забирает кого-то из жителей деревни. Мой отец был всего лишь одним из многих, исчезнувших в морской пучине. И я знаю, что даже сегодня, когда поверхность моря кажется обманчиво гладкой, в глубине его скрывается огромная и непредсказуемая мощь.

Страхи Энни, правда, несколько уменьшились с тех пор, как мы с Дэниелом искупали ее в речке; теперь она с удовольствием рыщет по морскому берегу в поисках съедобных ракушек, которые я ей показала. Иногда мне кажется, что она растет и взрослеет прямо у меня на глазах, буквально с каждым днем. Бросив свою добычу в общую кучу у моих ног, она и сама шлепается прямо на песок. Теперь все ракушки тоже будут в песке, и их придется долго промывать у колодца. В любой другой день я бы непременно отругала сестренку за подобную небрежность, но сегодня стараюсь не замечать ее промахов.

Энни с восхищением наблюдает за чайками, которые, как всегда, дерутся и визгливо кричат, и говорит:

– Как бы мне хотелось стать одной из них! Я бы тогда запросто ныряла в воду и сразу находила бы там любую еду, а еще я могла бы летать высоко-высоко и видеть все на свете.

– Неужели ты хочешь быть птицей? Но у них же нет души, – говорю я и думаю: зато, даже если они и рождены без души, ее у них никто не украдет, как у меня украли мою душу. – Ты сегодня отлично поработала, кутенок. Даже в воду сама зашла, вот до чего ты теперь храбрая! – И я крепко обнимаю Энни и смеюсь, потому что ее жесткие от соли волосы лезут мне в рот и колются.

Она, извиваясь, вырывается из моих объятий и с упреком говорит:

– Ты что, сок из меня давишь? Ты же мне больно сделала!

– Просто я очень тебя люблю, потому что ты такая замечательная девочка. – И я отпускаю ее. Потом беру ее лицо в ладони и всматриваюсь в него. Но она уклоняется от моего взгляда, хмурится и смотрит на меня так удивленно, словно я только что сплясала на столе джигу.

– Значит… ты и есть моя другая сестра? – спрашивает она.

Я смеюсь.

– Какая еще другая?

– Ну, та, что похожа на Сару, но вовсе не Сара?

Я треплю ее по спутанным волосам и подавляю в себе желание снова ее обнять.

– Конечно же, нет! Нет, что ты. Я это я. Такая же, как всегда.

Я сажаю ее к себе на колени, обнимаю, но стараюсь не прижимать слишком крепко, мы сидим так, и в лицо нам дует сильный морской ветер. Слова Энни, хоть и порожденные детской невинностью, в чем я не сомневаюсь, все же вызвали в моей душе беспокойство. Я чувствую себя странно легкой, пустой. Болит голова. Все эти ощущения давно мне знакомы и вызваны всего лишь недоеданием, и все же я с удивлением думаю: неужели я и вправду стала неким иным существом? Неужели Энни почувствовала эту перемену? Я, например, не могу больше вызвать в памяти целиком лицо Дэниела, или те чувства, которые испытывала при его прикосновениях, или те слова, которые он мне тогда говорил. Так, может, все это пережито не мной теперешней, а неким иным существом? Той самой «другой Сарой»?

– А знаешь, Энни, жизнь у нас скоро будет совсем-совсем другая.

Она вся изворачивается, чтобы посмотреть на меня, вытаскивает ведьмин камень и смотрит сквозь дырочку.

– Какая другая?

– Другая. Жизнь, где каждый вечер горит огонь в очаге, где стол полон еды. Жизнь с Дэниелом. – Я тут же спохватываюсь и жалею, что сказала это вслух. Но разве может Энни так уж мне навредить? Даже если она все им расскажет, они решат, что это просто одна из придуманных ею историй.