Замещающий ребенок - Морис Поро (2016)

С. Лебовичи в ходе исследования детей, родившихся после внезапной смерти младенца, констатировал, что обстоятельства этой смерти, предшествующей новой беременности, всегда интерпретировались как вина родителей, ошибка, за которой следовало наказание: смерть ребенка. Женщина хочет загладить свой промах, родив другого ребенка, и в то же время она думает, что она не может стать матерью, она не способна быть ею: она не хочет нового ребенка, она хочет воскресить умершего.

Это вина хорошо известна и лежит на поверхности.

Синдром вины выжившего

Состояние, которое мы называем «синдромом вины выжившего», встречается гораздо реже, но, тем не менее, оно играет определенную роль в жизни замещающего ребенка. С точки зрения здравого смысла, такая вина является противоестественной и бессмысленной.

Мы говорим: «невинный как младенец». Тогда как же вновь рожденный ребенок может испытывать это чувство? Тем не менее, в нашем первом исследовании замещающих детей в 1985 году мы выдвинули гипотезу, что психологические последствия для ребенка, ставшего лишь «двойником» умершего, будут представлять собой трансформацию синдрома вины выжившего, изучавшегося нами с 1950‑х годов.

В работе «Психология больных туберкулезом» мы отметили неожиданное, если не сказать противоестественное, проявление такого синдрома у пациентов санатория, когда умирал один из больных. Мы попытались проанализировать это следующим образом.

Смерть — это относительно редкое событие в семье. Вокруг одного такого события сосредоточиваются все те запасы тревоги, эмоций и горя, которые в санатории приходятся на гораздо большее количество смертей, теряющих свой исключительный характер. Время от времени, обращаясь в прошлое, выживший пациент вспоминает столь многих умерших, с которыми он делил досуг, хлеб, повседневную жизнь, что у него создается впечатление, что это именно он предал нормальное будущее сообщества, к которому принадлежит. Это впечатление позволяет гораздо легче принять идею смерти: смерть в санатории в порядке вещей, она представляет собой нормальный конец определенного биологического цикла, в который поневоле включен больной. Умерший больной соблюдает порядок. Он принадлежит к некому сообществу с общим будущим, которого нельзя избежать. Живые — это не более чем «мертвецы, которые еще не вступили в должность», как писал Пруст. Это приговоренные к смерти, которые еще не сыграли ту роль, которая им предназначена, и потому они чувствуют себя неловко. Это ощущение неловкости, это неосознанное чувство вины по отношению к сообществу, с которым они связаны, испытывают не только больные туберкулезом. Это достаточно распространенное явление, которому есть множество примеров.

X. Стрежнжка в 1945 году, а затем Е. Папанек в 1946 констатировали такой синдром у детей, вывезенных в США после войны. Им казалось, весь мир обвиняет их в том, что они выжили в ужасах Варшавского гетто: «Почему я спасся? Почему я вышел из гетто? Я сжульничал, я предал, и т. д….» У тех, кто выжил в суровых условиях концентрационных лагерей, Бейли отмечает странное чувство вины по отношению к тем, кто там погиб; те являлись выжившим во сне и укоряли их.

В 1968 году В.-Г. Нидерланд констатировал такое же чувство вины у выживших в похожих обстоятельствах. Схематично это чувство выглядит так: «Я живу, а они умерли, то есть я бессознательно принес их в жертву».

P.-Ж. Литтон наблюдал то же самое среди выживших в Хиросиме. И то же самое явление наблюдалось во время эпидемии чумы в Средние века.

Один лишь Ж.-Н. Портер в 1981 году поставил под сомнение существование этого синдрома и утверждал, что выжившие в концлагерях хорошо адаптировались к жизни, «хотя у некоторых индивидуумов может появляться легкое чувство вины».