Последняя охота - Жан-Кристоф Гранже (2020)

Настроение у Ньемана было убийственное. Он находился в кабинете Кляйнерта. Комиссар допрашивал подозреваемого, который был ему неинтересен, а Ивана куда-то исчезла. Вместе с его машиной! Со знаменитым «Вольво-240» – универсалом по прозвищу «шведский кирпич». Он бы никогда не решился назвать его вслух «коллекционной тачкой», но в душе относился к автомобилю именно так.

Майор совсем не беспокоился об Иване. Во-первых, она оставила записку. Чертово послание от беглянки. Во-вторых, она взрослая девочка и может одна гулять в лесу, где водится большой злой волк.

Но его машина… Одновременно массивная и элегантная, с рифленой решеткой радиатора и квадратным, как фундаментальная идея, бампером. Надежная машина, благополучно пережившая конец двадцатого века. Ее и сегодня можно увидеть на заднем дворе фермы (в ней успешно перевозят скот!). А его машина была еще и лучшей версией модели: 155 лошадок под капотом, внутренняя отделка из ореха и натуральной кожи… Само совершенство! И вот теперь какая-то наглая девица, сидевшая только за рулем «Твинго» и прокатных электромобилей, где-то прохлаждается вместе с его драгоценностью.

Ньеман отогнал мрачные мысли и вернулся в настоящее.

Томас Краус назвал себя, но сыщик его не услышал. Слава богу, что подозреваемый – эльзасец, можно вести допрос на французском.

– Меня зовут Пьер Ньеман, – представился он. – Я – майор французской полиции. Это мой немецкий коллега Фабиан Кляйнерт, начальник уголовной полиции земли Баден-Вюртемберг.

Кляйнерт уступил ему место за столом (проявил уважение к возрасту?) напротив подозреваемого, а сам устроился с лэптопом справа от него, совсем как рядовой секретарь суда. Установленная между ними камера пялилась красным оком на самопровозглашенного убийцу.

– Мы здесь, чтобы официально зафиксировать твои признания.

Томас Краус смотрел угрюмо, положив руки в наручниках на колени.

Его внешность вполне соответствовала заявленному роду занятий. Волосы всклокоченные, лицо заросло щетиной, тощий, костлявый, одним словом – вылитый про́клятый поэт из девятнадцатого века, непонятый гений, не доживший до сорока по причине то ли сифилиса, то ли абсента.

А еще он напоминал животное, нет – создание из легенды, фавна с жесткой шерстью и раздвоенными копытами. Сатира из древнегреческих мифов, заблудившегося в современной эпохе. Торчащие вверх пряди волос на затылке вполне могли сойти за рожки.

Ньеман всегда испытывал двойственные чувства к фанатикам, не боялся их – скорее жалел, считал безумными жертвами химеры, наваждения, иссушавшего душу и доводившего до смерти.

– Вот как мы поступим: ты расскажешь нам свою историю, мы ее запишем, поставишь росчерк, и все вернутся домой. А ты пообщаешься в Кольмаре с судьей и получишь свои двадцать лет тюрьмы.

Легкомысленный тон Ньемана выводил подозреваемого из равновесия. Он мечтал о патетике, трагедийности, тайно надеялся, что к нему применят физическую силу, и можно будет демонстрировать соратникам «увечья». А этих бюрократов, похоже, не слишком волнуют его признания.

– Это сделал я, – едва слышно произнес он.

– Что-что? – переспросил Ньеман, наклонившись над столом. – Я не расслышал.

– Я это сделал. Убил его.

Сыщик кивнул, сделал знак Кляйнерту. Игра начиналась, обстановка соответствовала случаю: обычный, стандартного размера кабинет, идеально убранный, вся мебель сделана из легко моющихся материалов.

– Как ты это сделал?

– Подкараулил его в лесу.

– Не торопись. В котором часу это было?

Краус по-черепашьи вытянул шею из воротника своего «дальнобойщицкого» свитера:

– Не знаю. В 23:00.

– То есть было темно?

– В 23:00, – повторил Краус, как будто имел дело со слабоумным.

– Он был пеший или приехал верхом?

– Пеший, – буркнул Краус.

– Как он был одет?

Нет ответа…

– В чем он был? – повторил Ньеман. – В цивильном костюме? В охотничьей ливрее? В камуфляже?