След лисицы на камнях - Елена Михалкова (2018)

– В полицию надо бы сообщить о нашей находке…

– Ты про машину?

– Ага.

– Давай сначала все проверим.

Вернувшись в дом, они мягко уклонились от расспросов Красильщикова об успехах расследования и поднялись наверх. Десять минут спустя у них имелся ответ как минимум на один вопрос. За рулем «Нексии», брошенной на болоте, побывал Григорий Возняк. Отпечатки из машины и те, что Бабкин снял с его телефона, совпадали.

– Я только не понимаю, зачем он схватил диск, – задумчиво сказал Макар. – Вряд ли ему пришло в голову послушать Лепса, прежде чем спрятать тачку.

Бабкин встал, зажмурился, сделал жест, будто открывает дверцу…

– На сиденье! – Он торжествующе щелкнул пальцами. – Диск валялся на пассажирском сиденье. Я, когда слушаю в дороге музыку, часто бросаю диски на соседнее кресло. Так же поступила и Вера. Возняк сунул коробку в бардачок, чтобы она не мешала.

– Убедительно. А протектор?

– Доставай планшет.

Илюшин открыл программу, загрузил фотографии. Программа подтвердила то, что он видел невооруженным глазом: след протектора рядом с тем местом, где их бросили без сознания, и рисунок шин «Дастера» оказались идентичны.

– Слушай, а ведь тачка-то не Верина, – сказал Илюшин, пока Сергей скрупулезно заносил в дело результаты их работы. – Она принадлежит сыну Возняка.

– Это если Григорий оформил на него «Нексию». Мог купить, записать на себя, а сыну передать по доверенности.

– Вряд ли, – усмехнулся Макар.

– Почему?

– Никогда Григорий не приобрел бы такую рухлядь. Ты видел, какие вещи у него в доме?

– Так ведь не себе, а сыну…

– Брось. Девяносто из ста, что дело было так: Возняк передал ему деньги, Петр половину отдал Вере, еще четверть проел, а на оставшееся купил этого беарнского мерина.

– Почему беарнского?

– Классику надо знать, – укоризненно сказал Илюшин. – «Это был беарнский мерин лет двенадцати, а то и четырнадцати от роду, желтовато-рыжей масти, с облезлым хвостом и опухшими бабками».

– Дон Кихот, что ли?

– «Эта лошадь в самом деле ярко-желтого цвета или, вернее, была когда-то таковой, – сказал незнакомец, словно не замечая раздражения д’Артаньяна, – продолжал цитировать Илюшин так легко, как если бы перед ним лежала раскрытая книга. – Этот цвет, весьма распространенный в растительном мире, до сих пор редко отмечался у лошадей».

– Я Дюма последний раз читал в пятнадцать лет, – оправдался Бабкин.

– А я каждый год перечитываю. Великая вещь! Лет в тридцать проглотил ее целиком, все книги подряд, и с тех пор осознал, каким был дураком, когда полагал, что Дюма – исключительно для подростков.

– Врешь как дышишь, – сказал Сергей. – Нету тебе тридцати.

Илюшин проснулся среди ночи и подошел к окну. Снегопад утих, и выкатилась луна, золотая как блюдце, – небывалая, сказочная луна, какой он никогда не видел в городе. В центре пруда плыла вторая, болезненно бледная, омытая темной водой. Илюшин подумал про двух сестер Бакшаевых. Что-то скрывали и Григорий, и Надежда, и Татьяна Маркелова, и даже старуха Нина Худякова, – все они то ли умалчивали о чем-то, то ли сознательно водили его за нос, и в лунном свете сонному Илюшину представился хоровод людей в масках, танцующих вокруг него на поляне. Между ними мелькал рыжий лисий хвост, то пропадая, то приближаясь, но так, что и не разглядеть толком. Где-то в стороне стоял растерянный несчастный Красильщиков – единственный, кто, похоже, говорил правду.

Мог ли он убить Бакшаеву второй раз?