Водоворот чужих желаний - Елена Михалкова (2008)

— Дудочку ищу. Чем-то ты должна их приманивать! Я живу здесь с лета, и за все время не видел ни одного йоркшира. Но две недели назад появляется, как снег на голову, тетушка, и ты соглашаешься взять у нее это недоразумение на тонких ножках. А сегодня выходишь из дому и возвращаешься с еще одним! Этому должно быть какое-то рациональное объяснение. Я готов поверить в дудочку. Показывай, где она у тебя.

— Я ее спрятала, — сказала Маша, обнимая мужа и нежно прикасаясь губами к его шее. — Нужно искать совсем в другом месте.

— Нечего меня соблазнять. Признавайся, откуда животное?

— Ну… понимаешь… — начала фантазировать Маша, — иду я по улице, вижу — сугроб. А под сугробом кто-то скулит. Я его разрыла — а там собачка. Серьезно, просто подобрала на улице. Ты видел, какая там ужасная погода? Она, наверное, потерялась…

— Ага. Потерялась. И шлейка рядом с ней потерялась. И имя на бумажке было написано. Как, ты сказала, ее зовут?

— Антуанетта. — Маша сделала попытку выскочить из прихожей и удрать, но муж перегородил дорогу, словно шкаф. — Может, я ее сама так назвала!

— Если бы я узнал, что ты сама назвала какое-то животное именем Антуанетта, я бы с тобой развелся. Ни одна собака не заслуживает такого глумления. Не возводи на себя напраслину, ты не могла этого сделать.

— Ладно, — сдалась Маша. — Пусти меня в ванную! Я руки вымою и все честно тебе расскажу.

— Не забывай, что я бывший опер! — крикнул ей вслед Бабкин. — Попробуешь врать, я тебя тут же расколю.

Десять минут спустя Сергей внимательно слушал жену, уплетавшую блинчики и пересказывавшую скупое Катино повествование.

— Она меня растрогала, — призналась Маша. — Совсем молодая девочка, не больше двадцати лет. Напомнила мне Юльку Разумовскую, которая жила со мной в одном доме в соседнем подъезде. Я тебе о ней не рассказывала?

— Нет. Расскажи.

— Внешне они совершенно не похожи. Эта — темноволосая, кареглазая, улыбчивая. А Юлька была белокожая, с золотистыми волосами и голубыми глазами — ангельского такого вида девочка. Тогда мне было лет четырнадцать, а ей на год больше. Папаша у нее был законченный алкоголик, от него жена сбежала к другому мужику. А дочь оставила.

— Алкоголику?

— Угу. Дай варенье, пожалуйста. Когда она сбегала, дядя Женя был, наверное, тихим алкоголиком. А со временем стал буйным и злобным. По вечерам возвращался с работы, обычно уже навеселе, и дома доходил до нужной кондиции.

— А дочь?

— А дочь за ним ухаживала, убирала, еду готовила. Представляешь, я в четырнадцать лет только бутерброд с сыром могла сделать, а на ней все хозяйство было. А он на нее кричал — соседи слышали — и ругался матом. Табуретки бросал в стену. Пару раз даже милицию вызывали, но почему-то ничем это дело не закончилось. Еще и Юлька его выгораживала, как могла.

— Почему?

— Она нам говорила, что папа болеет. Мол, когда человек болеет, с него спрос другой. И пока он в таком состоянии, она его оставить не может. Хотя ей было куда уехать от папаши — на другом конце города жили ее бабушка с дедушкой по материнской линии. Юлька рассказывала, что бабушка не раз предлагала ей переехать, но она каждый раз отказывалась. Не могла отца оставить — была уверена, что тот без нее окончательно сопьется. Она вообще очень по-взрослому рассуждала. К чему я тебе про Юльку начала рассказывать? Ах, да. Эта девушка, Катя, чем-то на нее похожа — то ли выражением лица, то ли своей открытостью и при том постоянной боязнью всех вокруг обременить собственной персоной… И еще — скрытностью. Юлька всегда от всех пыталась таиться, ничего не рассказывала, хотя и так все соседи в доме знали, когда дядя Женя на нее орал и ругался. А она делала вид, будто все в порядке.

В кухню забежал Бублик, сунулся носом в свою плошку и убежал обратно. Из комнаты донесся Костин смех.

— И чем все закончилось? — спросил Сергей.