Нет кузнечика в траве - Елена Михалкова (2018)

– Ты глупый человек! – Я рассердилась не на шутку. – Слезай оттуда! Не трать силы!

Мне казалось, что не только я, но и папа Христо видит зарево, и я не могла взять в толк, отчего он продолжает заниматься пустым делом. Мои приятели тоже прибежали и встали полукругом, задрав головы.

– Я сказал – ступай!

Христо всерьез рассердился.

Я презрительно пожала плечами. У нас есть пословица: деревня горит – шлюха моется, и ее-то я и напомнила остолбеневшему священнику. Мне частенько доводилось слышать, как отец бросает эти слова моей матери, упрекая за бессмысленные хлопоты. Но мне и в голову не приходило, что эту фразу не должна произносить восьмилетняя девчонка.

Меня прогнали.

А через три дня случилась гроза. В доме замкнуло проводку, и он выгорел изнутри.

«Ты ополоумела? – кричал на меня Андреас. – Вся деревня твердит о тебе! «Дочь Димитракиса наслала огонь на дом священника, потому что ей мешал шум!»

Я пыталась сказать, что это не так, но меня никто не слушал.

«Благодаря родне твоей мамаши у нас поганая слава! Все эти прабабки, наводившие порчу… А теперь еще и ты!»

Мина затаилась в углу и испуганно таращилась на нас.

«Ты навлечешь на нас беду, Катерина! – сказала мать. – Сначала свадьба, теперь пожар… Люди придут сюда, они будут очень злы».

Она не договорила. Но я поняла: рассерженные жители не станут церемониться.

«Кто-нибудь из этих дурней вызовет полицию! – кричал Андреас. – И что тогда?»

«Что?» – спросила я, и немедленно получила оплеуху.

«Заткнись, когда тебя не спрашивают!»

«Но ведь ты спрашивал…»

Вторая оплеуха сделала меня куда менее разговорчивой. Вы удивитесь, как пропадает охота выяснять правду, когда вместо щек у вас два распухших от боли блина.

Ночью на мою постель села мать.

«Ты ведь не насылала на него пожар, правда? Ты просто знала, что он случится?»

Я кивнула.

«Другие люди этого не видят, – сказала мать. – И они никогда не будут тебе благодарны за твои пророчества».

Сразу два утверждения, которые я не могла осмыслить. Как это – не видят? А если не видят, отчего не будут благодарны?

«Просто поверь мне, Катерина. Ты привлекаешь к нам внимание. Сюда придет полиция, начнет задавать вопросы… Вы с Миной непременно проболтаетесь… скажете что-нибудь…»

«Что? Что такого мы можем сказать?!»

Мать внезапно вспыхнула – это было видно даже в темноте.

«Маленькая дурочка! Ты не понимаешь, в чем можно признаваться, а в чем нельзя! Из-за тебя нас всех упекут в тюрьму!»

«В тюрьму?» – Я опешила.

«Следи за языком. Не предсказывай людям дурного. Если у тебя видения, держи их при себе, а не вываливай на первых встречных. Ты поняла меня?»

Я прислушалась.

Море шумело вдалеке угрюмо и грозно.

«Идет буря», – бездумно сказала я, просто чтобы заполнить словами тишину.

Мать ударила меня с такой силой, что у меня треснула нижняя губа. Я оцепенела – не от боли, а от несправедливости наказания. Кровь сочилась по подбородку.

«Вот об этом я и говорю», – сухо сказала мать и ушла.

Конечно, этим все не кончилось. Я на время прикусила язык, но мне было слишком трудно понять, что люди видят, а что нет. Я мечтала на время перевоплотиться в любого из них, чтобы научиться смотреть чужими глазами, думать чужими мыслями.

В деревне меня невзлюбили еще и за то, что я переняла манеру своего отца, высокомерную и грубую. Он не разговаривал с людьми, а выслушивал их с пренебрежительным видом. Цедил ответ сквозь зубы. Смотрел свысока, что было нетрудно при его росте. Он был чужаком и не пытался даже притвориться таким, как жители Дарсоса.

Люди не прощают чужаков. И еще не прощают нежелание притворяться.

Неосознанно подражая ему, я выглядела дерзкой и заносчивой.