Нет кузнечика в траве - Елена Михалкова (2018)

Однажды Стефания – вечно потная сварливая старуха – потребовала от меня сменить тон. Не помню, о чем мы спорили. Должно быть, это выглядело смешно: тощая девчонка и седая толстуха, сцепившиеся на потеху всей деревне. Случайно подняв взгляд, я вдруг увидела хоровод черных птиц над ее домом: они кружили медленно, едва не задевая друг друга крыльями.

«Смотрите, птицы, – вслух сказала я. – Птицы смерти!»

Взгляды окружающих подсказали, что я совершила ошибку. Но клянусь вам, мне и в голову не могло прийти, что этих тварей вижу я одна!

Стефанию той же ночью хватил удар. А несколько часов спустя люди из Дарсоса собрались возле нашего дома.

Дальнейшее помнится мне смутно. Кажется, языки пламени лизали дом, и трещали сучья, пожираемые огнем, я билась в закрытую дверь, за которой кричала мать, а потом провал забытья – и вот надо мной уже ночное небо, мать тащит меня на руках, а перед ней тяжело топает Мина, и доносится издалека перепуганное блеяние коз, запертых в сарае. Возможно, кое-что мне почудилось. Я была в бреду четыре недели, выныривая лишь затем, чтобы услышать тоскливую песню лалы, неведомо как оказавшейся возле моей постели, или ощутить горечь травяного отвара, который мать вливала мне в рот.

Когда ко мне вернулось сознание, я была так слаба, что еще две недели училась держать ложку и ходить. От меня остались только кожа и кости. Мать рассказала, что Мина баловалась спичками и по неосторожности подожгла дом, однако отец сумел увести нас, а потом на помощь прибежали деревенские жители. Вместе с Андреасом они потушили пламя.

Я не спрашивала, правда ли это.

Я вообще больше никого ни о чем не спрашивала.

На меня снизошла немота – как благословение, как дар небес. Я молчала – и обретала покой. Сперва от меня самыми разными способами пытались добиться ответа. Особенно усердствовал Андреас. Но поняв, что я ничего не скажу, отступились – думаю, со скрытым чувством облегчения. Я больше не представляла опасности.

Долгое время на всех моих рисунках плясал взбесившийся огонь, сквозь который проступали страшные черные лица с полустертыми чертами. Приглядевшись, можно было понять, что это одно лицо, размноженное в пламени. Эти картины походили на репортаж из ада. Лала сжигала их, а пепел растирала в ладонях. Тогда она уже почти не вставала. Думаю, пожар подкосил и ее. Она ведь смотрела сверху – и ничего не могла сделать.

Глава 9

Русма, 1992

1С мертвыми можно разговаривать. Оля раньше этого не знала. Не со всеми, конечно, – скажем, с Пудрой у нее по-прежнему нет общих тем.

Мертвые очень деликатны. Они не перебивают, не шмыгают и не чиркают зажигалкой, пока ты изливаешь им душу. Они слушают внимательно и терпеливо. Мертвые – это поистине благодарная аудитория.

В день похорон Оля дождалась, пока все уйдут с кладбища, выбралась из кустов, села возле могилы и попросила прощения.

– Прости, что я на тебя накричала, – сказала она, краснея. – И что шалавой обозвала. Я просто повторяла… за Димкиной бабушкой, ну, и еще, знаешь, за всякими глупыми людьми…

Я разозлилась. Мне казалось, что ты меня предала. А ты даже себя не смогла защитить, не то что нас с мамой.

Знаешь, твой муж написал чистосердечное признание. Говорят, переписывал его четыре раза – все пытался представить дело так, будто это ты его довела. Требовал привлечь свидетелей – ну, тех мужчин, с которыми ты… которые твои… в общем, с которыми ты общалась. Чтобы они подтвердили следствию, что он не просто так тебя убил, а по веской причине.

Тебя хоронили в закрытом гробу. Не знаю, помнишь ты свои последние минуты. Надеюсь, ты была без сознания. Он обошелся с тобой… жестоко. Да. Я даже не догадывалась, что… Хотя, не важно.

Слава богу, он тебя в конце концов задушил. Странно звучит, знаю. Он воспользовался веревкой для сушки белья, которую ты три недели собиралась натянуть во дворе, помнишь?