Командир Красной Армии - Владимир Поселягин (2016)

– Ты сколько танкистов на технике видел? Сам же заешь, кончается горючее или что ломается – они бросают танк или, что редко, сжигают. Сколько ты видел этих брошенных танков? Вот и я о чем. Что немецкий офицер связи сказал? Что аэродром был не только уничтожен вместе с самолетами, но и тщательно вычищен. Трофеи они брали, и очень много трофеев. Благо увезти было на чем. А кто у нас самый большой любитель трофеев на Юго-Западном фронте? О ком газеты написали, что у него половина дивизиона на трофеях? Во-от. Нет, это наш клиент поработал, уверен. Вот я только не пойму, зачем он забрал с собой этот самолетик, как там его?..

– Немец его «Шторьхом» назвал.

– Вот, точно. У него же нет летчиков? Или он подобрал их по дороге? Так тут не пограничные бои, где сбитые сами на голову падают, сколько мы таких под Ровно повстречали. Тут нашей авиации осталось с гулькин нос.

– Не знаю. Думаю, он забрал его просто на всякий случай.

– Я тоже так думаю. Ох, и жадный этот Фролов, вот столы-то из столовой он зачем взял?!..

Офицер связи, которого они прихватили на дороге, изображая пост фельджандармерии, знал многое. После уничтожения батальона и аэродрома развернулись широкомасштабные поиски. Искали наглецов, уничтоживших аэродром резерва люфтваффе, очень активно, ведь пропала шифровальная машина (про литовцев вспоминали редко), пока не прошло сообщение, что радиомашина с нужными номерами была обнаружена после боестолкновения с окруженной танковой частью Советов. Именно это и обсуждали осназовцы. Кто уничтожил аэродром – нужный им объект или танкисты? Маркелов прекрасно понимал, что танкисты за такое время столь большое расстояние просто не могли преодолеть, и спорил просто из принципа. Выжило при нападении около десятка немцев, так что описание нападавших было. Все осназовцы были уверены на сто процентов, что оба случая можно смело приписывать Фролову, о чем и сообщили в Центр. Только подразделение Объекта не кралось по немецким тылам, а шло, планомерно уничтожая все встреченные по пути части. Почерк ни с кем не спутаешь.

– Думаю, завтра мы их нагоним, – сообщил Омельченко.

Когда я притер машину к обочине и остановил, Бутов уже общался с летуном из люльки мотоцикла. Старшина перед выездом из села подвернул ногу на ровном месте и старался, по совету Крапивина, наложившего плотную повязку, меньше двигаться.

– Кто такой? – поспешил я к летчику. Следом за мной хлопнули дверцами Матвей и Саня, из джипа вылез Адель и тоже направился к нам.

– Капитан Стругов, командир экипажа. Восьмая транспортная эскадрилья, – повернулся ко мне невысокий, но на удивление плотный летчик.

– Старший лейтенант Фролов, комдив… Сбили?

– Да, подожгли, пришлось на вынужденную идти, – ответил капитан.

– А парашют? – удивился я.

– Спали… вернее, спал на нем.

– Товарищ капитан, это же наши! – услышал я возглас из близких кустов.

– Ну кто бы сомневался, что мы с вами опять встретимся! – вздохнул я, наблюдая, как из близких кустов появляются фигуры знакомых артистов.

– Вы знакомы? – с подозрением переводя взгляд с нас на артистов и обратно, спросил капитан. Ему не понравилось, что те вылезли без приказа – капитан еще не проверил нас, настоящие мы или нет. После того, что натворили немецкие диверсанты, опаска была изрядная при опознавании. Сколько случаев, когда советские части с немалыми потерями обстреливали друг друга, при встрече приняв за немецких диверсантов!

– Вместе выбирались из окружения. Потом их отправили в тыл, а сами снова оказались в колечке после очередного прорыва немцев. Вот, пробились и идем к фронту, – пробормотал я, наблюдая, как следом из кустов появляются еще два летчика с пулеметом в руках, явно снятым с самолета.

– Младший лейтенант Самсонов, штурман, – представился худой высокий парень моих лет.

– Сержант Игнатьев, борт-стрелок, – положив ШКАС на землю, козырнул второй, лет двадцати пяти.