Одиночка - Виктор Гавура (2021)

А может, у меня эргофобия?[8] В том подвале ее легко можно подцепить. Многие люди называют эргофобию, просто ленью, но это далеко не так. Это иррациональная хроническая боязнь работы. Эргофобы ощущают тревожность в отношении работы и всего того, что с ней каким-то образом связано. Это фобия, терроризирует, как минимум треть славян, можно сказать, что это наша национальная особенность. Нет, вряд ли, скорее всего, причина ни в этом. Человек вообще не создан для работы, вот тому доказательство: он от нее устает…

Безразличие и усталость, все что у меня осталось. Нет никакой радости от жизни, и жизнь проходит в каком-то безысходном рабстве у работы под начальством некого подобия человека, которого не уважаешь. Павел давно уже мечтал, чтобы его уволили. Почему же сам не ушел? Значит, не хватило пороха. Не каждый обладает решимостью обрубить сук, на котором сидит, каким бы постылым тот сук не был. Павел уже знал, хотя и избегал оформить для себя эту мысль словами, что работать больше не будет.

Таким образом, пора сформулировать главный вопрос моей «головоломки». Как жить дальше, не делая того, что обычно делал? Для этого надо уточнить, изменилась ли в чем-нибудь моя жизнь за последний год, месяц или неделю? Нет. Следовательно, и надеяться нечего, что все само собой переменится к лучшему. И, что из этого «следовательно» следует? Все просто, ‒ сел не в тот поезд? Соскочи!

Довольно, прочь трусливые сомнения! Решено: дальше так продолжаться не будет. Все узлы затянуты мертвыми петлями, развязать их невозможно. Разрубить? Пожалуй. С какой стороны ни посмотри, все какое-то не такое, каким могло бы, да и должно, быть. Значит, все, что ни будет, будет лучше того, что есть. Зачем работать, если можно не работать? Пора бежать с этой галеры. Надоела эта нескончаемо мятущаяся суета. Как хочется жить спокойно, как озеро или безмятежная степь. Делать то, что нравится делать, что дает отдых душе.

Поздняя ночь незаметно превратилась в раннее утро. Под утро пришло решение. Итак, подведем итог: «Сегодня я уволюсь с работы». Павел не знал, правильно ли это, одно он знал твердо, работать он больше не будет. Пропади пропадом эта работа!

Глава 6

Всему свой час и свое время.

Утром Павел, как обычно, пришел на работу. Не выспавшийся и разбитый, он сидел в своем кабинете, раздумывая о том, что решить что-то сделать и сделать, не одно и то же. Не зная, с чего начать, он сидел и томился. Посетителей не было, и каждая минута тянулась мучительно медленно. Чтобы чем-то себя занять, он стал доставать все из ящиков стола. Он выложил на столешницу несколько исписанных блокнотов, древний недочитанный манускрипт в кожаном переплете с бронзовыми застежками, рекламный проспект новых гомеопатических средств, бирюзовые четки, телефонный справочник, резную черепашку из нефрита (будто упрек в нерешительности), старые календарики за прошедшие годы. Эти календарики, спрашивается, зачем он их хранил? Наверное, ждал, когда придет пора их выбросить.

Дверь широко распахнулась и в кабинет вошла секретарь Поганевича Таня Кац. Презрительно скривившись в ответ на «доброе утро», она процедила сквозь зубы:

‒ Валерий Владимирович приказал вам сейчас же явиться к нему. Немедленно!

Могла бы по телефону позвать, подумал Павел. Нет, ей захотелось с утра сделать себе приятное. Не зря Зябкина считает ее первой в списке самых мерзких людей на планете. У него самого часто возникало желание огреть Таню Кац чем-то тяжелым, но его фантазиям не суждено было материализоваться. Классический пример пассивной жизненной позиции помноженной на ту же (небезызвестную) нерешительность.