Одиночка - Виктор Гавура (2021)

Последней затеей Поганевича было опубликовать свои ценные мысли о нетрадиционной медицине в виде научного труда. Осуществить свой «проект века» он поручил Павлу. Павел уже несколько раз деликатно отказывался. Но Поганевич и слушать об этом не хотел, найдя, наконец, чем его допечь. Вначале эта возня вокруг его интеллектуального порабощения, Павла слегка забавляла. Если ты материально не зависишь от начальника, не стараешься сделать карьеру и не боишься мелких унижений, начальник над тобой не властен. Но Поганевич не то, что бы потерял, а лишен был чувства меры, и начал на него нагло наезжать. Павел не выносил, когда им командуют и защиту своего достоинства считал делом чести.

Почему он не уступил, философски подчинившись обстоятельствам? Ведь Павлу не составляло труда изложить на бумаге свое видение актуальности, цели и задач нетрадиционной медицины. Предварительно раскритиковав все, что бы Павел ни написал, Поганевич с радостью подписался бы под этим. Но Павел был убежден и на том стоял, что нельзя позволять, кому бы то ни было, навязывать тебе свою волю. Иначе жизнь вообще теряет свой смысл. Нет ничего дороже свободы, свободы выбора, свободы самому принимать решения.

Откуда в нем было это? С детства, когда в тиши одиночества он пришел к выводу, что каждый, даже последний из нищих, владеет величайшим сокровищем на свете ‒ свободой, и никто не вправе на нее посягать. Никто в мире не заставил бы его сделать то, чего он не желал. Должно быть, у него было патологическое неприятие любой власти над собой.

Павел сидел, и не мог заставить себя подняться, чтобы идти на ковер к начальнику. Он бы многое отдал, чтобы избежать неприятного разговора. Отдал бы, да кому отдашь?.. Павел оглядел свой убогий закут, чулан два на три метра, четыре стены с дверью без окна. Что-то ему подсказывало, что этот «кабинет» в его жизни будет последним и скоро он выйдет отсюда навсегда. От этих невеселых мыслей его отвлек зазвонивший телефон.

– Вас поставили в известность, что я вас вызываю?! – раздался в трубке раздраженный голос Поганевича.

– Да, – односложно ответил Павел. Как же ему не хотелось не то, что видеть, а даже слышать своего начальника.

– Так почему я должен вас ждать?! ‒ казалось бы, простой вопрос, но одним словом, на него не ответишь.

– Я не могу сейчас прийти. Закончит работать комиссия, и я сразу же приду, – извинительным тоном объяснил Павел.

– Какая еще к черту, комиссия?! – ни на шутку взбеленился Поганевич, от его вопля Павел даже трубку от уха отодвинул.

Похоже, Поганевичу сегодня не терпелось расставить все точки над «і». Он и не догадывался, что точка над «і», может обернуться палочкой над «т» в виде увесистого пенделя по дыне.

– Разве Кац вам не доложила? – удивился Павел. – Я принимаю участие в комиссии по списанию ненужных вещей из своего стола. Как только закончу, сразу приду, – сказал Павел и положил трубку.

Любая власть над ним, над его индивидуальностью была смехотворно нелепа. Но параллельно с этим, Павел понял, что допустил ошибку, позволив этому ничтожеству занять слишком много места в своих мыслях.

Надувшись, как мышь на крупу, Поганевич сидел за огромным письменным столом, заваленным разорванными бумажками, изуродованными детскими игрушками и множеством поломанных карандашей. «Фантомас разбушевался…» – отметил Павел. Несмотря на раннее утро, Поганевич был пьян. «Сушняк с утра подкинул», – поставил трамвайный диагноз Павел.

– Так! Говорыть мэни, що у вас зроблэно? – не здороваясь и не предлагая Павлу сесть, грозно потребовал Поганевич.

Его отечное с перепоя лицо, белело гротескной маской эпохальной значительности. Напускная важность есть уловка тела, дабы скрыть недостаток ума. Красные глаза слезились, нижняя губа брезгливо отвисла. Глядя мимо Павла, Поганевич делал вид, будто телефонного разговора в помине не было. В его повадках было откладывать месть до подходящего момента, чтобы больше навредить.