Через пять лет - Ребекка Серл (2022)

Он посвящает нас во все подробности. Вначале – операция, чтобы остановить разрастание опухоли, затем, в течение двух месяцев, четыре курса химиотерапии. «Жестоко, – вздыхает доктор, – но ничего не поделаешь», и я в который раз ловлю себя на мысли, что не раздумывая поменялась бы с Беллой местами. Я сильная. Я справлюсь. Мне все по плечу. Но вот по плечу ли это Белле – я сомневаюсь.

Операцию назначают на вторник в «Синае». Белле проведут гистерэктомию, удалят оба яичника и фаллопиевы трубы. Сделают так называемую двустороннюю сальпингоофорэктомию. Я понимаю, что это значит, – я гуглю медицинские термины везде и всюду: в машине, в метро, в туалетной комнате на работе. Организм Беллы прекратит вырабатывать яйцеклетки. У нее никогда больше не будет месячных и овуляций.

Узнав об этом, Белла ударяется в слезы.

– А могу я вначале заморозить свои яйцеклетки? – всхлипывает она.

– Есть несколько способов сохранения фертильности, – сочувственно качает головой доктор Шоу, – но вам я бы их не рекомендовал. Мы просто потеряем время. При заморозке яйцеклеток проводят инъекцию гормонов, а гормоны в некоторых случаях стимулируют рост раковых клеток. Я считаю, необходимо как можно скорее вас прооперировать.

– Ну почему это происходит со мной?

Белла прячет лицо в ладони. Мне становится тошно. Желчь волной подступает к горлу и того и гляди хлынет прямиком на сияющий пол кабинета на Парк-авеню.

Доктор Шоу наклоняется. Кладет руку на колено Беллы.

– Я понимаю, с этим сложно смириться, но знайте: вы в надежных руках. Лучших. Мы сделаем все, чтобы помочь вам.

– Несправедливо, – шмыгает носом Белла.

Доктор Шоу вопросительно смотрит на меня, но впервые в жизни я теряю дар речи. Рак. Бездетность. Я задыхаюсь.

– Несправедливо, – соглашается доктор. – Вы правы. Но не отчаивайтесь. Ваш настрой очень важен. Я буду бороться за вас изо всех сил и прошу вас – помогите мне.

Она поднимает голову, обращая к доктору Шоу залитое слезами лицо.

– А вы… вы будете там? В операционной?

– Спрашиваете, – тихо улыбается он. – Я лично буду вас оперировать.

Белла переводит взгляд на меня.

– Данни, а ты как думаешь?

Я вспоминаю пляж в Амагансетте и зардевшуюся Беллу, глядящую на тест с двумя полосками. Беллу, преисполненную радости. Неужели это было всего три недели назад?

– Думаю, операцию откладывать нельзя, – выдавливаю я из себя.

Белла кивает.

– Хорошо…

– Верное решение, – подбадривает нас доктор Шоу и отворачивается к экрану монитора. – Если у вас возникнут какие-нибудь вопросы – звоните. Вот мой прямой мобильный номер.

Он протягивает каждой из нас по визитной карточке. Я копирую номер в свой ежедневник.

– А теперь поговорим о том, что нас ждет.

Беседа затягивается. Мы обсуждаем лимфатические узлы, раковые клетки и рассечение ткани передней брюшной стенки. Я пытаюсь записывать за доктором слово в слово, но у меня – даже у меня – ничего не выходит. Такое ощущение, что доктор Шоу говорит на иностранном языке – неприятном, режущем слух. На русском или чешском. Я ничего не понимаю. Мне хочется заткнуть уши. Я мечтаю лишь об одном – чтобы он замолчал. Если он замолчит, весь этот кошмар рассеется как дым.

Мы покидаем клинику и останавливаемся на углу Шестьдесят третьей и Парк-авеню. Какой чудесный день. Поразительно. Невероятно. Наперекор всем прогнозам, что осень в Нью-Йорке надолго не задержится, сегодняшний сентябрьский день просто идеален. Образцово-показателен. Нежный ветерок, жгучее солнце. И куда ни глянь – веселые улыбающиеся лица, беззаботно болтающие люди, приветствующие друг друга.

Я поворачиваюсь к Белле. Ищу, но не нахожу слов.