Рулетка судьбы - Антон Чижъ (2019)

Занятая бумагами и расчетами секретарь даже не догадалась сдвинуть конторский столик с этажеркой. Все, что не касалось расчетов, ее попросту не интересовало. Подход математика…

– Подведем итог вашим штудиям, – сказал Пушкин. – Мадам Терновская каким-то образом нашла секрет рулетки…

– Анна Васильевна хитрая, рылась в записях, что я оставила у нее… Заметила то, что я проглядела… Ловкая была старуха…

– За это вы ее и убили.

Барышня не выразила испуга и не бросилась бежать.

– Какая глупость, – мирно сказала она. – Зачем убивать, не получив секрета? Анна Васильевна меня и в дом не пустила. Я умоляла ее назвать принцип, а она прогнала меня…

– Вера Васильевна тоже прогнала?

– Нет… Обещала прийти сегодня и все рассказать… Жду ее с минуты на минуту…

– Мадам Живокини не придет, – сказал Пушкин, наблюдая за выражением ее лица.

– Не может быть… Вера Васильевна сдержит слово…

– Сегодня ночью умерла. После того, как вы стояли у нее под дверью. Или вошли?

Рузо повела себя чрезвычайно странно: подошла к кровати и легла, вытянув ноги и скрестив руки. Как покойница в гробу.

– Конец… – глухо проговорили она. – Секрет утерян… Терновская передала секрет сестре, та использовала раз и умерла… Я не смогу его разгадать… Это конец…

И она закрыла глаза.

Было так тихо, будто учительница в самом деле умерла вот так запросто.

– Зачем вам тайна рулетки? – спросил Пушкин. – Сколько хотите заработать?

– Мне не нужны деньги, – ответила она, не открывая глаз. – Я мечтала решить великую математическую загадку веков… Чтобы прославиться, как Софья Ковалевская… Уходите… Оставьте меня…

На всякий случай Пушкин прошелся по комнате. Под ногами листы шуршали, как листья. Он осмотрел книжные полки, перебрал несколько писем из стопки и даже заглянул в ящик конторки. Рузо не реагировала и не открыла глаз.

– Мадемуазель Рузо, с сего дня вам воспрещается покидать Москву без разрешения полиции, – сказал Пушкин.

Даже ресница не дрогнула, она лежала неподвижно, как мумия. Что бывает у слишком впечатлительных натур после всплеска эмоций.

Пушкин бережно прикрыл за собой дверь.

12

Лучше умереть, чем бояться. Катя Гузова поняла, что больше не вытерпит. Стерев помаду с губ и чернь с бровей, оделась по-простому, чтобы сберечь дорогое платье, если будут бить в кровь, и отправилась на Лубянку.

Было далеко за полдень. В трактире народу оказалось не много. Половой глянул на Катю и мотнул головой в дальний угол. Меток привычек не менял. Собрав последние силы, Катя подошла к столу, за которым хозяин ее жизни лениво жевал вяленого снетка. Очень уважал Меток эту рыбешку.

– Куда пропала?

Катя стянула платок с бедовой своей головушки.

– Плохо дело… – только сказала она.

Меток сплюнул на пол.

– Не тяни. По делу говори. Некогда мне с тобой лясы точить.

Такая обида накатила, такая несправедливость кругом, что хоть руки на себя наложи. Катю прорвало. Заливаясь слезами, смахивая сопли, охая, она жалобно рассказывала, какая гадина оказалась баронесса. Уж она и умасливала ее, и уламывала – ни в какую не согласилась. Только обидела да угрожала…

Излияния Меток слушал равнодушно, цыкнул на ревущую бабу.

– Дура, ты, Катька, непутевая. Ничего поручить нельзя. Не нашла подход к мадам. Эх, такой шанс загубила… Одно в тебе умение: пьяных до бесчувствия купцов обирать… Дура и есть…

Уголком платка Катя утерла лицо.

– Я-то, может, и дура, а баронесса твоя распрекрасная – подлипало[41].

Тут Меток не стерпел, двинул ей легонько в ухо, чтобы в разум пришла.

– Ты говори, да не заговаривайся. Шалава… На кого смеешь наговаривать? Ты ногтя ее не стоишь, дрянь!

Кровь, что из уха потекла, Катя платком многострадальным стерла.

– Обидел меня зазря, – сказала она. – А того не знаешь, что майдан[42] в Глинищевском переулке по ее наговору накрыли.