Поединок во тьме - Михаил Соловьев (2015)

— Не части, — говорю ему. — Гонки у нас с тобой закончены, сейчас охота начнется.

Решил до отъезда ворам позвонить.

Связывался, наверное, часа два. Наконец достучался.

— Прем на Иркутск, — сообщаю. — Тачку поменял. Адрес клиента надо и хоть приправу какую.

— Перезвонят тебе сегодня, — говорит. — Перезвонят и все дадут-расскажут. Как сам? В Красноярске что-то шумно последнее время стало, ты не при делах там?

— Я — нет, — отвечаю. — А парней тех знаю. Жалко, хорошее дело задумывали.

Побазарили еще минут десять, и все.

Чую, вьется ниточка, и уводит она меня все дальше от моей Мирьям. «Что там она мне за сына говорила? — думаю. — Уж не беременна ли?» Стал ее, красавицу, вспоминать, и неожиданно понял, почему запрещено было ворам в ранешние времена семьи иметь. Так неохота мне опять в Иркутск ехать, но тут выбор один: петля или веревка — выхода нет. Делюга-то воровская получается, и не могу я сделать ни шага влево, ни шага вправо. Если бы в самом начале отказался, еще туда-сюда, хотя после остался бы сам на сам с жизнью, а так, глядишь, и помогут в очередной раз старшие братья.

Леваша понемногу оттаял. Оказывается, сюжетик наш по центральным телеканалам крутят. Мы и в «Дежурной части» засветились, и в программе «Время». Ножик баранчика моего полстраны увидело.

По старой-то жизни все правильно. Расскажи простому гражданину о краже на соседней улице, и вернется эта история к тебе спустя некоторое время, обросшая несуществующими подробностями вплоть до убийств. Детская игра «Испорченный телефон» рулит, и чем больше ты жути нагонишь, тем больше информации окружающие получат. После сами страхов себе насочиняют — на улицу не выйдешь. Старый преступный мир всегда этим пользовался.

Должны бояться нас граждане до стонов, до боли и не сознавать, что создали все эти страхи сами…

20. Р. Пашян

Страхи страхами, но и мы не железные.

Едем в Иркутск, и чувствую я — расслабились за последние годы. Ведь ни одного попандоса в легавые не было за все время работы с Левашей. Гладко катило всегда, с удовольствием.

Покосился на баранчика моего. Кемарит сидит, но взгляд почуял и проснулся.

— Чэго думаишь, Роин? — спрашивает.

— Про что?

— Да пра друга нашэго ыз Ыркутска?

— Я не про него сейчас думаю, — говорю. — Про нас.

Молчит Леванчик, ждет, что дальше. А я ему давай рассказывать свои соображения, мол, сколько веревочке ни виться…

Загрустил паренек мой, а я сразу «конфетку» тащу: мол, нам-то, невзирая на проблемы, фартит пока, а значит, и дело это со свинорылым цветнючим должно получиться. В Иркутске, мол, видно будет.

Партнер духом воспрял и спрашивает:

— А как паймем, что все харашо?

— А так и поймем, — отвечаю. — Как приедем, увидим — через пень-колоду все пойдет или покатится по рельсам.

Смотрю, оживает пацанчик.

— Давай, — говорит, — ввалывай…

Но не на «хонде» мы, чтобы вваливать. «Девятина», правда, у пацанов упакованная. Когда к нотариусу канскому зарулили, та глазами захлопала. Мол, что это за обмен такой неравноценный. Оно и понятно, для этой деревни любой шорох — событие.

Ловко бежит тачка. Пока асфальтом топали, попробовал ввалить, и размослалась она аж за сто шестьдесят…

«Можно гоняться», — понял. Резина тоже как надо стоит и дорогу держит — загляденье.

Листок со своими записями на груди щупаю. Воровская информация про объект вся там. Женился-крестился, адресочек евонный. Родители, место работы, связи, телефоны.

— Фотографию не шлем, — посмеялся воровской помощник. — Сам говоришь, в лицо знаешь. Лучшего не надо.

Ржет, смотри-ка. Вот они, воры: если не так, то эдак ужалят и напомнят, кто ты есть.

Координаты, где лаве с волынами брать, эсэмэской бросили. Упаковка полная.