Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила - Мэри Стюарт (2018)

Детишки охотно включились в работу. Большеглазый мальчишка в грязной фуфайке, ниже которой не было ничего, протянул мне букетик розовых цветов, и даже чесоточный малыш приковылял с парой одуванчиков. Завязалась оживленная беседа. Изъясняясь на смеси английского и арабского, разбавленной нечленораздельным лепетом чесоточного малыша, мы прекрасно понимали друг друга. Главной темой разговора было то, что я обязана отплатить за компанию и цветы чем-то существенным.

– Дайте им шиллинг, – весело посоветовал сверху Хамид.

Я подняла глаза. Шофер стоял у обочины дороги.

– А не маловато? Их все-таки шестеро.

– Вполне достаточно.

Он оказался прав. Мальчишки схватили монеты и вскарабкались вверх по стене куда быстрее, чем спустились вниз, причем без посторонней помощи, если не считать чесоточного малыша. Хамид подсадил его на верхний ярус террасы, отряхнул пыль с коленок и звонким шлепком по голым ягодицам отослал вслед за товарищами. Затем шофер обернулся ко мне:

– Сможете взобраться? Осторожно, некоторые камни плохо держатся.

– Не беспокойтесь. Езжайте вниз по дороге, а я пройдусь пешком и встречу вас витком ниже. Вы купили апельсины?

– Да. Не спешите, я подожду вас внизу.

Дорога, на которой я видела всадника, оказалась сухой, крепко утоптанной тропинкой не более полуметра в ширину. Она бежала наискосок через подсолнухи и спускалась вниз через три или четыре проема в каменных ограждениях террас. Огромные цветы отвернули от меня тяжелые головки, глядя на юг, и тропа превратилась всего лишь в узкий коридор между высокими, в рост человека, плотными зелеными массивами. Спустившись на поле, я увидела, что подсолнухи высажены на расстоянии ярда один от другого, а между ними пробиваются к свету васильки, мальва и какие-то невысокие растения с серовато-зелеными листьями и кисточками мелких коричневатых цветов. Там, где проскакала лошадь, вытоптанные листья поникли, и сквозь медовый аромат подсолнухов отчетливо пробивался резкий, мускусный запах яснотки.

Я медленно пробиралась к проезжей дороге. Там, где тропа сквозь калитку в стене вела на нижний ярус террасы, подсолнухи расступались, сменяясь хорошо знакомыми посевами кукурузы, а в стороне одиноким часовым возвышалась смоковница с едва распустившимися нежно-зелеными почками. Серебристые ветки, усеянные молодой листвой, сплетались в изящный рисунок, казавшийся темным на фоне голубого неба, а по шершавому стволу карабкалось к солнцу какое-то вьющееся растение, похожее на дикий плющ, но усеянное цветами, алыми, как анемоны. Я остановилась сорвать цветок. Лоза оказалась крепкой; я потянула сильнее, и один виток отделился от ствола, обнажив то, что было скрыто под ним. На блеклой серебристой коре красными штрихами было набросано изображение бегущей собаки. Рисунок был грубым, но одухотворенным; в его линиях отчетливо угадывалась длинношерстная борзая с изящным, как перо, хвостом. Салюки.

Таково уж свойство человеческой натуры: если какой-то предмет однажды привлек ваше внимание, он будет возникать перед глазами вновь и вновь, причем в конце концов пугающая череда совпадений перестанет казаться случайной. Похоже, с той минуты, как Чарльз рассказал мне о гончих псах Гавриила, эти существа преследуют меня по всему Ливану. Но с другой стороны, в этом нет ничего странного; точно так же в Англии можно сказать, что вам проходу не дают пудели. Я снова побрела сквозь заросли к дороге.

Хамид сидел на невысокой обочине возле машины и курил.

При виде меня он торопливо поднялся, но я успокаивающе помахала ему:

– Не спешите. Докурите сигарету, и поедем.

– Хотите апельсин?

– С удовольствием. Спасибо. Ой как вкусно! Вы были правы, у нас таких не найдешь… Хамид, для чего здесь выращивают подсолнухи?