Малуша. Пламя северных вод - Елизавета Дворецкая (2020)

Мальфрид сама себя не понимала: она лучше умерла бы, чем предстала перед Святославом, но сидеть в углу, зная, что он где-то рядом, оказалось нестерпимо. Она провела утро в поварне, приглядывая, как готовят для него угощение, но не понимала, что у нее перед глазами: свиная голова или репа. К полудню она опять поднялась на вежу и стояла там, пока со стороны моста не появились на Волхове две лодьи.

Все утро она волновалась, но теперь внутри все заледенело так, что едва удавалось вдохнуть. Он там. Одно из этих неразличимых еще пятен – это он…

Лодьи близились к внутреннему причалу. Теперь она разглядела: в передней десяток гридей-бережатых, во второй сам князь с ближиками. Казалось бы, удобнее наблюдать отсюда, как они высадятся и пройдут в дом – все видно как на ладони. Но Мальфрид не зря провела раннюю юность при княжьем дворе. Едва первая из лодей пошла к причалу, она метнулась вниз и скользнула в поварню. На веже ее не только увидят, но и узнают – они непременно туда зайдут.

Так и вышло. Пока вторая лодья оставалась на воде чуть поодаль, с первой высадился десяток, гриди прошлись по внутреннему причалу, осмотрели лодки, трое-четверо направились к веже. Приветливо улыбаясь челяди, таращившей на них глаза, убедились, что на веже и на валу никого нет, и десятский махнул рукой. Вторая лодья причалила, и князь русский Святослав Ингоревич ступил на землю родового своего гнезда.

Когда он проходил по двору к гриднице, Мальфрид смотрела на него из толпы челядинок у поварни, закутавшись в большой платок и прячась за чужими спинами. Святослава окружали его ближние гриди, «названные братья» под началом Игмора, Гримкелева сына. Мальфрид знала их почти всех – за два года только одно незнакомое лицо появилось. А так вон Болва, Градимир, Радольв – уже брюшко отрастил; Добровой, Грим, Игморов младший брат, Красен… И «старик» Вемунд – он выделялся морщинистым лицом и полуседыми волосами. Все почти такие же, как раньше. А Святослав…

Каким он стал, Мальфрид не поняла. Изменился. Лицо обветрилось, выглядит суровым. Загорело так, что брови стали светлее кожи. Каждая черта его виделась ей так ясно, будто кто-то рисовал их прямо на внутренней стороне глаз, но в то же время ей казалось, что он где-то за тридевять земель, что она видит лишь его отражение в воде… во сне… И подойти, прикоснуться к нему так же невозможно, как к отражению луны в Ильмень-озере.

Казалось, она видит не человека, которого когда-то знала так близко, а древнего витязя, известного лишь из преданий.

Вот его красный плащ мелькнул в двери гридницы, за князем вошли еще несколько человек, и дверь закрылась.

Мальфрид осознала, что все это время вокруг было очень тихо… нет, это у нее так шумит в ушах, что она ничего не слышит. И лишь когда дверь гридницы закрылась, белый свет вернулся в свои границы.

Сванхейд ждала внука, сидя на своем высоком сидении. Ради важного случая она нарядилась – синее платье, самые дорогие застежки с позолотой и серебром, шелковое покрывало, очелье с золотным тканцем и золотыми кольцами на висках. Рядом с ней Тихомира, жена Торкиля, тоже нарядная, держала окованный серебром рог. С другой стороны от кресла стояли Улеб и Бер. У Бера не было никаких причин уклоняться от встречи, зато очень хотелось поглядеть, каким стал за минувшие тринадцать лет его прославленный двоюродный брат.

Когда Святослав показался в дверях, Сванхейд сошла по ступенькам, взяла рог и сделала несколько шагов ему навстречу. Святослав направился было к ней, но взгляд его метнулся, упал на Улеба, и Святослав застыл. Лицо его ожесточилось: он знал, что здесь вновь встретит брата-изгнанника, но не смог остаться равнодушным. Он отвел глаза, вновь увидел Сванхейд и взял себя в руки. Он был князем уже тринадцать лет и сумел бы овладеть собой, даже если бы у него загорелся плащ.

– Будь жив, внук мой! – Сванхейд подала ему рог. – Бери скорее, я старая женщина и мне нелегко его держать.