Благоразумие проповедует предусмотрительность. Поживем — увидим. Выдержит ли дерзкий турок — как и нильская тварь — европейскую зиму? Пусть Карл заботится об этом чужаке. Это его трудности. Сулейман вторгся в его владения и даже претендовал на трон императора Священной Римской империи. Англии нет необходимости вмешиваться в их дела. К чему растрачивать пыл на чужих берегах? Ведь на родном острове уже скопились силы, жаждущие добиться власти, и они способны взорвать страну изнутри. Грядет религиозный раскол. Разве не благоразумно использовать их для заморской войны, раздробить ради грядущего спокойствия моего Эдуарда?

Затрещали и упали на землю последние деревянные стойки. Помощники отошли в сторону, а к ящику приблизился Квигли, издавая дикие кудахчущие звуки. Он нерешительно помедлил перед входным отверстием, перед темным безмолвным провалом. Зверь уснул или впал в оцепенение перед смертью?

— Война — это безумие, — прошептал Питри у меня над ухом.

Я понял его. Отчасти он прав. Но безумие многолико.

— Крайне безрассудно закрывать глаза, обнаружив опасность, — наставительно напомнил я ему.

— По-моему, рептилия больна, — озабоченно произнес Квигли. — Едва ли она вообще способна двигаться. Ей пришлось перенести труднейшее и долгое путешествие. Но полагаю, сладкая вода оживит ее.

Зрители разочарованно вздохнули. Им хотелось увидеть свирепого хищника, а не доходягу, истощенного и больного.

Елизавета приблизилась ко мне.

— Я с удовольствием буду навещать это удивительное создание, — сказала она.

Вот как? Это вместо усердных занятий?

— Нет, моя дорогая, — ответил я. — Вам подобает уделять внимание книгам.

— Но если я смогу помочь господину Квигли…

— Юная леди, вы хотите помогать в зверинце? Забросить ваши занятия, ваши…

— Мои занятия бесполезны, — заявила она. — Зачем они нужны? Мне не суждено править Англией, так же как и выйти замуж. Поэтому ваше величество может предоставить мне полную свободу. Я не представляю ни для кого опасности и совершенно никому не нужна, поскольку меня считают незаконнорожденной. Прошу вас, позвольте мне жить по моему разумению. Мне хочется ухаживать за бедной бессловесной тварью — так разве я гожусь на что другое? Уж вам-то от меня мало проку.

Ее дерзкий взгляд, бойкие замечания и насмешливое лицо — все это подхлестнуло мои подозрения. Она дочь Анны Болейн, мне никогда не забыть этого. Разве ребенок ведьмы может быть моим?

А вдруг Елизавете помог появиться на свет Марк Смитон? Некоторые шептуны подмечали ее сходство с ним. Они шушукались по углам — ведь если бы их болтовня достигла моих ушей, ее сочли бы государственной изменой. Разумеется, я узнавал о таких разговорах, но из вторых рук — благодаря подобострастным льстецам и сплетникам. Согласно их сведениям, Мария, к примеру, однажды заметила, что Елизавета похожа на «ее отца, Марка Смитона». Я не стал благодарить особу, доложившую мне об этом.

— Что значит «мало проку»? — возразил я. — Ваше место здесь, в моем сердце.

Мне хотелось, чтобы Елизавета относилась ко мне с дочерней привязанностью. Проклятье, я нуждался в том, чтобы мои дети любили меня! Сам я ненавидел отца; и вот, похоже, жизнь моя складывается так, что мои отпрыски, в свой черед, будут испытывать ко мне неприязнь.

— Мне нет места ни в чьем сердце, — ответила она. — Я не собираюсь ни с кем завязывать близкие отношения.

Бисеринки пота выступили на чистом лобике, а над ним пламенели рыжие, как у меня, волосы. Солнце уже поднялось высоко, начинался знойный июльский день, и вскоре на улице станет невыносимо жарко.

— Несмотря на вашу юность, вы так жестокосердны? — спросил я.

Она отвернулась в смущении; по правде говоря, мои слова прозвучали так, словно я просил ее о снисхождении. Да, если я и мечтал добиться чьей-либо любви, так это любви моих детей. Женщины больше не интересовали меня. С ними покончено.