Безнадежно одинокий король - Генрих VIII и шесть его жен - Джордж Маргарет (2012)

— …как в те времена, когда Нортумберленд и палатинское графство Дарем, мелкие независимые владения, еще не подчинились королю Англии, — мрачно произнес сидевший рядом со мной Уильям Педжет.

Наш снискавший популярность господин секретарь с его кроткими манерами принадлежал к «новому поколению», вызывавшему жгучую ненависть традиционалистов. Он не кичился прославленными предками и ратными подвигами и, в сущности, не имел никаких заслуг для получения столь высокой должности, за исключением собственных порядочности и здравомыслия. Поскольку его не привлекали рыцарские истории, он считал войну с Францией исключительно досадной неприятностью.

— Главное — практическая выгода, — поддержал его Томас Райотесли, льстивый ставленник епископа Гардинера. — А война для нас в данный момент нецелесообразна. И на что, собственно, мы можем рассчитывать?

— Обломаем алчным французам зубы, пусть подавятся ими, — пылко вскричал Генри Говард.

Последнее время он был взвинчен. Парень сильно изменился после смерти моего сына, ведь они дружно жили в Виндзоре, сражались на поединках, слагали баллады. Лишившись душевного равновесия, Генри стал безрассудным и вспыльчивым и, тоскуя в дворцовых апартаментах, готов был вызвать на поединок всех и каждого. Его горячую головушку уже пытались остудить в тюрьме Флит. Да видно, мало его там подержали. Наверное, ему не помешает порезвиться под градом французских ядер.

— Может, Рисли, вы не желаете потратиться на Францию, чтобы хватило монет на чеканку вашего нового имени? — задиристо спросил Генри.

Говард пошутил по поводу того, что советник переиначил на французский манер свою незатейливую английскую фамилию. Это была старая история; Рисли стал Райотесли подобно тому, как Буллены превратились в Болейнов. Когда же мы перестанем считать образцом совершенства мнимую легкость и изящество французов, их языка, манер и стиля? Тьфу, мы по-прежнему страдали треклятой французской болезнью. Именно галломания стала нашей ахиллесовой пятой!

Рисли-Райотесли был слишком умен, чтобы заглотить столь грубую наживку. Более того, Генри Говард, при всем своем знании греческой истории и верлибров, порой вел себя с людьми как наивный ребенок.

— Мне не жаль израсходовать деньги на французов, — вежливо ответил Райотесли, — но глупо тратить на них жизнь таких, как вы, героев. Нам нужны любимые поэты, ну хоть один-другой, нужны творцы, даже те, кто подражает изнеженным французам… причем берет с них дурной пример.

Лицо Говарда вспыхнуло, и рука потянулась к шпаге.

— Воевать надо с шотландцами, — вмешался епископ Гардинер. — Да, именно скотты лишают вас законного титула императора Великой Британии. Вам уже подчиняются Уэльс, Корнуолл и Ирландия. Артачится лишь Шотландия. И мне лично хотелось бы видеть ее… вот такой раздавленной…

Он вдруг снял с плеча Генри Говарда напившегося комара, сонно ползавшего по парчовому камзолу, и с последними словами звонко припечатал его к столу, не побрезговав испачкать ладонь брызгами алой крови…

— Война против шотландцев будет весьма целесообразной, — заключил он с мягкой улыбкой.

Пожалуй, я назвал бы Гардинера самым умным, самым жестким из моих советников, но до странности лишенным причуд, поэтому мне так трудно описать его натуру. Он не отличался утонченными манерами — я не могу представить, чтобы Уолси или Кранмер позволили себе вот эдак раздавить на столе букашку.

— Более целесообразно сначала победить Францию и тем самым навсегда оскопить Шотландию, — заметил я, сделав знак слуге убрать со стола кровавую лужицу.

— «Кто Францию задумал победить, сначала должен скоттов усмирить», — процитировал Райотесли известную поговорку. — Я согласен с епископом Гардинером.

Вкрадчивый Райотесли всегда пользовался чужим умом, не осмеливаясь высказать свое личное мнение. Сэр Джордж Благги, один из моих ближайших придворных, сочинил про него язвительный стишок: