Милое дитя - Роми Хаусманн (2021)

Я следую за ними, как неприкаянный пес.

– Только прилетел. В аэропорту взял машину напрокат и сразу к вам.

Марк Суттхофф снимает пиджак и бросает на спинку моего дивана, как будто у себя дома. Садится на мой диван, рука на подлокотнике, ноги небрежно скрещены. Отвечает моей жене, что выпьет воды, но и от чая не откажется, конечно, если это не создаст лишних хлопот. Моя жена – ах, Марк, да какие хлопоты – семенит на кухню, поставить чайник. Я стискиваю зубы.

– Мы давно собирались тебе позвонить, – кричит она с кухни.

– Но потом решили, что в этом нет надобности, – добавляю я, когда Карин открывает кран, и скрещиваю руки на груди.

– Да садись уже, Маттиас.

Суттхофф невозмутимо улыбается. Его темные волосы теперь короче, лицо чуть округлилось, да и вообще он выглядит полнее, чем в нашу последнюю встречу в полицейском управлении. В то время он был тощим и костлявым, отчего распухший, перепачканный кровью нос выдавался еще сильнее. Тогда в присутствии Герда он сказал, что не собирается выдвигать обвинений против меня, уверял, что понимает, в каком нелегком положении я оказался. Мне больше всего хотелось харкнуть ему в лицо, и заодно Герду, на которого это жалкое актерство произвело впечатление. В конечном счете Марк Суттхофф заработал на своем представлении семь тысяч евро.

– Спасибо, постою, – ворчу я.

– Как ты вообще поживаешь, Марк? – спрашивает Карин, возвращаясь с подносом.

Три чашки, мои чашки. Я всегда подозревал, что Карин поддерживала с ним связь, но ни разу не спрашивал об этом. В ответ она лишь принялась бы перечислять, сколько раз ей приходилось обращаться к фармацевту по моей милости, за опипрамолом и другими успокоительными.

– Да, Марк, – я улыбаюсь, – как твоя торговля машинами?

Мне давно известно из интернета, что по переезде во Францию он открыл школу актерского мастерства. Которая, впрочем, разорилась через несколько месяцев.

Марк улыбается в ответ.

– Мы перебрались из Парижа в глубинку. Марнеталь, чудесное место, сказочная природа. Выращиваем виноград, делаем вино. Я как-нибудь пошлю тебе ящик, Маттиас.

– Очень любезно.

Карин садится рядом с ним на диван и убирает чайные пакетики на отдельное блюдце.

– Вот, – она пододвигает Марку чашку. – А как поживают жена и дочь?

Так у Марка есть дочь… Сначала это была моя дочь, теперь у него есть своя собственная. У меня начинает пульсировать в правом виске.

– Все хорошо, – отвечает Марк, прихлебывая чай.

– Сколько уже девочке? – спрашивает Карин.

– Девять. Время летит незаметно.

– Да. – Карин печально улыбается. – Иногда.

– Известно что-нибудь новое о Лене?

Когда он произносит ее имя, биение в правом виске усиливается.

– С каких пор тебя это интересует?

Марк резко отставляет чашку и смотрит на меня. Если б я не знал его, то решил бы, что он глубоко оскорблен. Отличный, тонко выверенный ход. Уголки губ ползут вниз, и кажется даже, что подрагивает нижняя челюсть.

– Всегда интересовало, и ты прекрасно это знаешь.

Карин похлопывает его по колену, и он берет ее за руку. Суттхофф и моя жена держатся за ручки. Мне представляется, что вытворяли эти руки с моей дочерью. Как они хватали ее, душили, рыли ей могилу…

– У него есть алиби, – сообщил мне тогда Герд.

Я затряс головой.

– Алиби, что оно значит? Люди лгут ради алиби.

– Маттиас, когда Лена исчезла, Суттхоффа неделю не было в городе. – Я снова замотал головой, и Герд всплеснул руками. – Господи, Маттиас, его и в стране-то не было! Он был во Франции. У нас есть билеты, бронь в отеле, свидетельства персонала отеля и его спутницы.

– Какой спутницы?

Мгновение Герд смотрел на меня.

– Женщины.

– Женщины?