Гринвич-парк - Кэтрин Фолкнер (2021)

Шли годы. Я думал, все это осталось в прошлом. Нашим с Сереной отношениям не суждено было долго продлиться — я любил тебя, Хелен. А она любила Рори. Я перестал думать о той девушке, о нашем подлом поступке. Но каждый раз, когда мы теряли ребенка, голос в моей голове говорил: это из-за моей трусости. Это я навлек на нас беду. Все это по моей вине.

Хелен, а у тебя когда-нибудь возникали подозрения? Один раз мне подумалось, что ты нас вычислила. Я нашел фотографию, о существовании которой не подозревал. На ней были запечатлены мы все вчетвером, на том спектакле, с которого все началось. Я был в костюме волка, Серена — в ее красном плаще. Ты порвала этот снимок, прямо посередине, между мной и Сереной. Но я сохранил то фото, склеил его. Как напоминание о том, кого я едва не потерял. Тебя. Нас всех четверых. Наша дружба дорогого стоила, да? Несмотря ни на что. Я знаю, что ты ее очень ценила.

Потом ты снова забеременелаи на этот раз, казалось, все складывается как нельзя лучше. Я уже решил, что, возможно, я расплатился за свое малодушие, что череда несчастий миновала. Думал так до того злополучного вечера, в клубе Чарли.

Идея привести туда нового заказчика, вечно поносившего «недушевные» заведения, «ненародные», заведения «для узкого круга», принадлежала Рори. Должен признать, с его стороны это был ловкий ход: клуб в Хакни, где работал Чарли, пользовался сомнительной репутацией. Заказчик был в восторге, все повторял, что вот это — «настоящая тусовка». Рори даже Серену уговорил пойти с нами, надеялся с ее помощью обаять заказчика. Весь вечер он врал напропалую, выдавая себя за завсегдатая клуба. Если честно, в какой-то момент нам с Сереной стало невмоготу. По чистой случайности мы с ней вместе пошли к бару, чтобы малость развеяться. Тогда-то она нас и увидела.

Она работала за барной стойкой: в одной руке бокал, в другой — тряпка. Она сразу нас узнала. Лица ее я не запомнил, но тотчас же понял, о чем она говорит. Грудь сдавило, ладони взмокли. Я посмотрел ей в лицо и узнал зеленые водянистые глаза, открытый рот. Конечно, по закону ее имя для всех нас должно было оставаться втайне.

Она билась в истерике, несла полную чушь. Кричала, что после случившегося долгие годы искала нас. Она знала, что мы солгали. И все спрашивала: почему? Говорила, что мы разрушили ее жизнь. Стала требовать, чтобы мы пошли в полицию и изменили свои показания. По прошествии стольких-то лет? Чистейшее безумие.

Серена взяла свою сумочку и пошла прочь. А когда я попытался пойти следом, девчонка схватила меня за руку, впилась в нее ногтями.

Даже не думай, заявила она. Не смей. Предупреждаю: попробуешь опять юлить — пожалеешь.

Потом она заявилась к нам в офис. Солгала, назвав фамилию заказчика, того самого, с которым мы были в тот вечер в клубе, — должно быть, нашла в списке гостей. Лайза впустила ее, стала вокруг нее суетиться, принимая за важную особу, кофе ей предложила. Мне хотелось убежать, вышвырнуть ее из окна.

Но я, подыгрывая Лайзе, пригласил ее в свой кабинет. Когда Лайза удалилась, я попросил ее представиться. Она ответила, что ее имя меня не касается, что я не вправе его знать. Я извинился за свою трусость, сказал, что помню тот вечер и жалею, что не вмешался. Объяснил, что пытался защитить свою девушку, на которой я женился. Сейчас она беременна.

Именно поэтому я солгал полиции. Мне стыдно за свой поступок, и я жалею, что уже ничего нельзя изменить. А потом попросил, чтобы она не выдавала мой секрет. Умолял ее. Предложил денег. Что угодно, лишь бы она хранила молчание.

Только я закончил свою речь, она, презрительно улыбаясь, принялась набирать что-то на своем телефоне. И я понял, что повел себя глупо. Она записала мои слова и, прежде чем я успел выхватить у нее мобильник, отправила аудиофайл на свой адрес. Ничего поделать я не мог. Было слишком поздно.