Декларация независимости или чувства без названия (фанфик Сумерки) - Kharizzmatik

Я открыл бутылку, поднес к губам и откинул голову назад. Жидкость вовсе не была слабой и обожгла мне горло. Я поморщился, но не отнял бутылку ото рта. C жжением я мог справиться, физическую боль я мог вынести, лишь бы избавиться от проклятой боли в груди, оседающей прямо на мое гребаное сердце. Все, что угодно, чтобы унять ее.

Через минуту я отставил бутылку и провел рукой по волосам, чувствуя, как приятное тепло распространяется по телу, как алкоголь течет по венам. В поле моего зрения попала лежащая на столе изображением вниз фотография в рамке, и на мгновение я замер, потом схватил ее и перевернул. Я посмотрел на нее, и почувствовал приступ тошноты, когда увидел крошечные капли запекшейся крови, оставшиеся после того, как Белла порезалась, прибираясь в моей комнате. Стекло было разбито, и осталось лишь несколько осколков – они держались, прижатые рамкой. Я смотрел на фотографию матери и себя много лет тому назад – мы оба выглядели чертовски счастливыми. Мне было около пяти лет, и я сразу подумал о том, была ли она к этому моменту уже знакома с Изабеллой, и начала ли уже свою слежку. Я думал: стоя рядом со своим мальчиком и счастливо улыбаясь, знала ли она, что подвергает его смертельной опасности? Я думал: знала ли она уже в тот момент, что дни ее сочтены?

Я увидел в этом иронию – сломанная рамка и капли крови омрачили запечатленное счастье. Это даже, черт побери, было почти уместно – запятнать ее именно так. Моя жизнь была разрушена так же, как сейчас была разбита эта фотография. Ни моя жизнь, ни фотография уже никогда не будут прежними. Чертова память о ней теперь была запятнана знанием того, что послужило причиной ее смерти. А знал ли я когда-нибудь по-настоящему свою мать?

Я хотел знать, кто, черт возьми, был настолько важен, чтобы ради него рискнуть, на хрен, всем. Кто был так чертовски важен, чтобы за него ее захотели убить. Кого она, б…ь, пыталась спасти, тем самым чуть не убив собственного сына. Я хотел знать, кому она, б…ь, предпочла меня, свою гребаную плоть и кровь, за кого готова была умереть…

Изабелла. Гребаная Изабелла. La mia bella ragazza. Я почувствовал, как глаза защипало из-за подступивших слез, и я боролся с ними, не желая разрыдаться, как здоровая долбаная киска. Я застонал и покачал головой, стараясь, на хрен, взять себя в руки, и швырнул рамку обратно на стол. Я схватил бутылку с ликером и стал ходить по комнате, напиваясь прямо из горла и пытаясь, черт возьми, мыслить рационально, но все было как в тумане, и проклятый алкоголь ни фига не помогал в этом. За последние несколько месяцев люди наговорили мне так много дерьма, что смысл мог неожиданно оказаться в чем угодно. Я не знаю, как, б…ь, я не догадался раньше, сейчас это было ясно как день. Все гребаные улики были на лицо, а я просто был настолько поглощен своей любовью к ней, что не мог их разглядеть. Да я, на хрен, и не хотел их видеть.

Те слова, что говорил о ней Аро, имели большее значение для моего отца, чем я понимал, о том, что Белла была для него не просто очередной рабыней. Слова Эсме о том, что моя мать не могла не любить ее. И мой отец… все, что он говорил, теперь приобрело смысл. Когда мы ходили в тир, он сказал, что она не сделала ничего, чтобы заслужить его ненависть, но он, черт возьми, ни разу не сказал, что не ненавидит ее. Сейчас все было чертовски ясно… он винил ее. Вот почему он наказал ее в день годовщины смерти мамы, почему он, на хрен, положил пистолет там, где – он знал – она найдет его. Он хотел причинить ей боль, хотел, чтобы она почувствовала такую же боль, которую испытывал он. Он винил ее в том, что случилось с мамой, он винил ее в тот день и хотел наказать за это. Он наказал ее не за то, что она дотронулась до его незаряженного пистолета, он наказал ее за то, что она, б…ь, существует. Он наказал истинно невиновную в ситуации, созданной его же собственными гребаными ошибками. Ошибками обоих моих родителей.