Красные камни - Владислав Савин (2019)

О мадонна, но как же это – ведь было, что добрые католики (а особенно богомерзкие протестанты), приходя на чужую землю, считали еретиками всех, кто не обратится тотчас же в их веру. А русские, православные, а теперь вообще безбожники, придя в Европу, никого не заставляют переходить в веру свою. И если Бог указал проявлять милосердие – то кто более ему угоден?

Ведь это было тогда, как я прочла книги по истории. Для поляков-католиков, православные русские были «погаными еретиками», недочеловеками, как всякие унтерменши для истинных арийцев. Вся разница лишь в том, что если не родившийся немцем не мог им стать – то схизматик, перейдя в католичество, становился полноправным польским паном. И главный мерзавец Крамер – символично, что он германец, а ведь живи в наше время, наверняка бы носил эсэсовский мундир. Хотя Йозеф Крамер, кто у нас был помощником коменданта Освенцима, и за это сдох препоганейше, не успев сбежать – не его ли потомок? То есть наш фильм – о войне с теми же фашистами, пятьсот лет назад?

Снято? Внизу встают «убитые», чуть дольше нужно, чтобы новые столбы вкопать и хворостом обложить. Кино снимаем – следующий дубль.

Львов, гостиница «Россия»

По гостиничному коридору крались двое.

Шли, настороженно оглядываясь по сторонам – ощущая себя подпольщиками в лагере врага. Как герои «Молодой гвардии», чье имя взяла себе их организация. За истинный коммунизм, против комбюрократии и искажения ленинского курса.

– Этот номер, – сказал парень, – они точно обедают. Только начали – минут двадцать у нас есть.

Девушка промолчала. Лишь крепче сжала его руку. Это была уже не студенческая игра, а дело всерьез.

– Люба, если хочешь, внутрь не заходи. Я один, по-быстрому.

– Степа, нет. Марат сказал, мне как экзамен. И быстрее будет искать вдвоем. И подозрительно в коридоре стоять – а вдруг пойдет кто?

Они взглянули в конец коридора, где за поворотом должна была сидеть дежурная по этажу. Сейчас смена Вероники Павловны, а она иногда уходит перекусить, не оставляя подмены, «не хочу никого дергать». Работая здесь с июня электриком, Степа Карасев знал распорядок, имел доступ во все общие помещения и даже в номера (правда, лишь в экстренных случаях, если без присутствия жильцов), для чего ему под роспись был выдан специальный ключ, подходящий ко всем замкам. И дело было простое – найти бумажку (Марат подробно описал, как она выглядит), изъять, исчезнуть.

– Двери закрой!

– Сама знаю. Свет зажги. Чего это у них днем шторы наглухо, как затемнение?

– Так, наверное, утром еще ушли и не возвращались.

– Где тут выключатель? А, нашла! Ох, и живут же люди! Жируют, как буржуи проклятые!

– А кровать какая! Это тебе не на кушетке… Люб, а может, после нам, по-быстрому?

– Степ, ты дурак? Дело прежде всего! Ищи быстрее! Чего на приемник уставился?

– Да не помню я в этом номере такой радиолы. И марка незнакомая – «Рига-49», не слышал никогда. Наверное, завод ВЭФ делает, малой серией, для большого начальства. Смотри – работает, огонек индикатора горит.

– Значит, с собой привезли. И выключить забыли.

– Люб, смотри, деньги на столе! Ух ты, сколько – тысяч пять, не меньше! Возьмем, как трофеи!

– Степ, ты что? Мы ж комсомольцы, а не воры. Ищи быстрее – ты тут, я тут. Ой!

– Люб, ты что?

– Да тут целый шкаф – платьев и всего… Я такие лишь в кино видела, не носила никогда. И зачем ей столько? Одно на каждый день, второе на подмену, когда первое в стирке, ладно еще третье дозволительно, самое нарядное, на праздник – а тут с полдюжины, и все самый модный клеш-«солнце», как в кино! Ой, смотри, тут целых два плаща, и тоже самый модный фасон, «развеванчик» без рукавов! А сколько же у нее в Москве осталось? Вот шикует!

– Ей можно, она актриса. И муж у нее герой.