Грозное дело - Сергей Булыга (2015)

И проснулся. Уже в Слободе. Было ещё совсем темно, в ноябре всегда светает поздно… Зато, опять подумалось, не там, а в Слободе! Трофим вспомнил Шубу и перекрестился. Хотя и здесь не мёд, конечно. Трофим тяжко вздохнул. Сейчас начнут вставать, шуметь. Встанет Клим, придут от Зюзина и, хоть сегодня воскресенье, поведут в покойную, там опять надо будет тыкать кочергой, кочерга будет молчать, пока не войдёт ещё один такой же тощий и приземистый, назовётся Васькой, в него ткнёшь кочергой, кочерга заскворчит… И опять мочало – начинай сначала: этот человечишко станет кричать, что это он убил, ему за это Нагие… или Трубецкие?.. или кто ещё?.. посулили сто рублей, и вот он…

Тьфу! Трофим перевернулся на спину и стал думать о другом – как он сейчас с опаской встанет, и Клим не почует, не проснётся; он выйдет из каморки, сойдёт вниз, к крыльцу, а там все тоже спят – время ещё тёмное, ночное, почему не прикорнуть? А он с крыльца и через двор к Троицкой башне, и там все спят, он в башню, вниз по лесенке к колодцу, снимет с него решётку и полезет вниз. Чего туда не залезть – колодец давно сухой, и там на самом дне сбоку открыт лаз – он в него нырь и полез дальше! Лез, лез и вылез в чистом поле, осмотрелся – кругом снег, Слобода аж вон где, сзади в четырёх верстах, не меньше, и он по полю, через леса, реки, болота и опять через поля – за Каму, к медведям, и пусть его там медведи задерут, сожрут, только бы сбежать отсюда. Марьян был прав, Мотька права, эх…

Вдруг Клим чихнул во сне. Трофим опомнился, вздохнул, подумал, что какая тут Троицкая башня, да тут только с лавки слезь – и сразу же сбегутся и начнут орать: «На службу!» Трофим ещё раз вздохнул, сел на лежанке, сунул руку под тюфяк…

И похолодел! Кочерги не было! Трофим сунулся туда, сюда, ощупал… Нет нигде! Трофим соскочил на пол, проверил под лавкой – нет. Завернул тюфяк – нет. Глянул под досками – нет. Трофим прислушался. Клим спал. Или делал вид, что спит.

– Клим! – громко позвал Трофим.

Клим даже не шелохнулся. Трофим ещё раз окликнул и ещё. Клим не отзывался и не шевелился. Да его что, зарезали, что ли? Так не дышал бы. Трофим тряхнул Клима за плечо. Клим заворочался, спросил спросонья:

– Что такое?

– Кочерга пропала!

– Какая ещё, на хрен, кочерга?!

– Аграфенина! Заговорённая!

Клим встрепенулся, сел. Спросил:

– Как это вдруг пропала?

– А вот так! Из-под тюфяка! Кто-то достал!

– Из-под твоего, – сказал Клим, – значит, тебе и отвечать.

– А я скажу: ты взял!

– Как это я?

– А так! – в сердцах сказал Трофим. – А кому ещё? Больше никого здесь не было! Кому брать, как не тебе? Тебя Марьян подкупил! Нагие надоумили!

– Ты это брось! – сердито вскричал Клим. – Ты думай, что несёшь! На дыбу захотел?!

Трофим усмехнулся, помолчал, после сказал насмешливо:

– На дыбу мы вместе пойдём.

Клим сердито засопел, заворочался, брякнул кресалом, высек свет. Трофим, уже при свете, посмотрел на Клима. Вид у Клима был весьма нерадостный. Клим посмотрел на Трофима, сказал:

– Я ничего не слышал. Это колдовство какое-то. Никто сюда не заходил.

– А где кочерга? – спросил Трофим.

– Чёрт снёс! – сердито сказал Клим. И ещё сердитей продолжал: – Связались с колдовством, и на тебе. Так я и думал! – махнул рукой и замолчал.

Трофим сказал:

– За мной скоро придут. Надо же идти в покойную, а там без кочерги никак. Васек надо же испытывать! Что будем говорить?

Клим не отвечал. Сидел, громко посапывал. Жевал губами. После в сердцах сказал:

– А я говорил тебе: скорей надо, скорей! Назвали бы кого ни попадя – и с плеч долой. А теперь нас самих назовут! Чем тебе тот подклюшник был плох? Назвали бы его – сейчас бы водку пили, девок… Да! А теперь вот как!

И Клим сплюнул. Трофим молчал. Клим снова начал говорить: