Хоккенхаймская ведьма - Борис Конофальский (2019)

И тут в дверь постучались, чуть подождали и ещё раз постучались, то был не Ёган, дурень вечно забывал стучать, видно девчонка нашлась. Дурёха, дверь вроде не заперта, а она стучится. Волков встал и как был бос пошёл к двери, взяв с собой подсвечник. Решил проверить, может дверь он запер.

Нет, дверь была не заперта, и он распахнул её, чтобы впустить Эльзу. Распахнул… И замер поражённый. Стоял, одна рука на ручке распахнутой двери, а во второй подсвечник. А пред ним стояла не девочка с худыми ногами и тощим задом, а стоял перед ним ангел в обличии женском. Ангел, не иначе. Так как свет от неё шёл, и в полутёмном коридоре светло было. Стояла перед ним прекрасная Анхен, которую все звали благочестивой.

Была она в платье изумительном, работы искусной, а лиф его так прозрачен и тонок был, что под ним кавалер разглядывал округлые пятна сосков. Не ткань, а насмешка, грудь её словно и неприкрыта вовсе. А плечи и руки так и совсем голы, только шалью прикрыты такого же тонкого полотна, что и лиф у платья. На голове, на затылке, была заколка из синего шёлка, что так хорошо шёл к её тёмно-серым глазам. А руками своими она платок комкала, от волнения. И щёки её тоже красны были. Улыбалась красавица неловко, смущалась. Ждала, что он заговорит с ней, но кавалер от вида её так растерялся, что и слова молвить не мог. Молчал и подсвечник держал. Да глаза на красоту таращил. Как мальчишка, оторвать глаз не мог от груди её, хотя уже и зрелый муж был.

И тогда заговорила женщина, и говорила, краснея ещё гуще, и словно колокольчиком из серебра чистого звенела:

— Не потревожила ли я вас, рыцарь божий, в час такой?

И вроде как телом своим роскошным к нему подалась, войти наверное хотела.

Он сначала, от волнения только кивнул в ответ, но тут же одумавшись, сказал:

— Нет, отчего же.

Но дверь ей не распахнул, а почему и сам понять не мог, так и стоял на пороге, не приглашая гостью войти. Боялся что ли.

— Как увидала вас у себя в приюте, так всё забыть не могу, — колокольчик чистого серебра звенел, да и только. Она так говорила, что от голоса одного можно было с ума сойти. — Дай думаю зайду, мне женщине одинокой, авось не в укор к мужчине зайти, да поговорить.

— Не в укор, — машинально соглашался Волков. А сам думал, что в укор. — А о чём же вам со мной говорить?

— А хоть о Вильме и делах, что в городе творятся, — неужто мы разговора себе не найдём? — она глядела на него и лукаво улыбалась. Белозубая.

— Найдём мы разговор себе, — кавалер сначала стеснялся, и глянуть на её грудь, а теперь уже смотрел, разглядывал открыто и наполнялся желанием.

А она видела это, и продолжала, говорила быстрее и приближаясь к нему:

— Да, про вас я хочу говорить больше, а не о делах.

Он изумился и на грудь её пялиться перестал, в глаза серые глянул. А женщина продолжила:

— Как пришли вы к нам, так затосковала я, годами одни бабы да девки вокруг, из мужей только привратник, да и какой он муж. Место пустое.

Он стоял и слушал её. Млел он от её слов, словно мальчик от любви. Взгляд оторвать не мог от красавицы. Но ни на шаг не отходил от порога, словно велено было ему кем-то сторожить его.

— То ли дело вы, от вас силою пахнет, — продолжала она. — Хочется, чтобы вы дозволили сапоги вам снять.

Гнули его, её слова, словно кузнец гнёт железо раскалённое. Но что-то держалось в нём крепко.