Он уходя спросил - Борис Акунин (2022)

– Я рассылаю запросы по всем клиникам, с подробным описанием интересующих меня симптомов, но вы же знаете российскую безалаберность! Никому ни до чего нет дела!

– Не то что у немцев? Или у австрийцев? – произнес Кнопф с особенной интонацией.

Но Менгден намека не понял или вообще пропустил реплику мимо ушей.

– Ах, вот если бы больше детей болело тромбофилией! – вздохнул он и посмотрел на часы. – Всё. Мне пора в лабораторию. У меня важный эксперимент с переливанием крови.

– Только одно. Госпожа Корби по-прежнему здесь? – спросил я.

– Да, хоть это и непорядок, поскольку у нас детская больница. Но у нее довольно сильное отравление и нервный срыв. Я не считал возможным отпускать ее – и по состоянию здоровья и из соображений секретности. Нашим сестрам она проболтаться не может, ибо не говорит по-русски…

– Как это? Столько лет прожила в России и не говорит? – поразился я.

Хвощова объяснила:

– Английские няни, не знающие по-русски, выше ценятся. У ребенка должен быть «язык родителей» и «язык няни». По счастью, англичанам вообще плохо даются иностранные языки. Мисс Диксон, которая меня воспитывала, тоже ни слова не знала по-нашему.

– …А попав к вам в дом, няня могла бы проговориться прислуге, – продолжил Менгден прерванную фразу. Было видно, что он привык любое дело доводить до конца. – Вряд ли это полезно. Я очень, очень заинтересован в том, чтобы Даша осталась жива.

И ты уже объяснил, по какой причине, подумал я.

– Однако экземпляр ваш доктор, – сказал я Хвощовой в коридоре.

– Да, – согласилась она. – Это машина, лишенная обычных человеческих чувств. Но машина очень полезная и творящая исключительно добро. Побольше бы таких.

IX

Мисс Сара Корби оказалась не похожей на англичанку, как я их привык представлять. Рыхлая, пухлощекая, с завязанными в узел черными волосами она скорее напоминала татарку – в широком лице проглядывала какая-то азиатчинка. А может быть, так казалось из-за того, что веки и щеки опухли от слез. Знаменитой британской сдержанности в главной свидетельнице не было и в помине.

Хвощову она встретила громким ревом и причитаниями, смысл которых легко угадывался, хоть слов я не понимал.

Алевтина Романовна заговорила с ней на английском, кажется, успокаивая.

Я этого языка совсем не знаю. В гимназии я, как все, учил французский и немецкий. Английский во времена моего отрочества считался языком совершенно необязательным.

– Мисс Корби готова отвечать на ваши вопросы, – сказала мне Хвощова.

Англичанка смотрела на меня своими заплывшими глазками с ужасом. Видимо, я представлялся ей грозным мечом закона или чем-то в этом роде. По опыту знаю, что с сильно испуганным свидетелем разговаривать бессмысленно – он цепенеет и не может внятно ответить на самые простые вопросы.

– Госпожа Ларр, допросите ее вы, – попросил я. – Потом перескажете мне. А когда она немного успокоится, я попрошу вас перевести и мои вопросы.

Мари села на кровать, взяла англичанку за руку, погладила, произнесла что-то ласковое, и нэнни сразу перестала дрожать. Я вспомнил про «декодинг». Кажется, он работал.

Няня заговорила сама, не дожидаясь расспросов, быстро и сбивчиво. Продолжалось это довольно долго, мисс Ларр не перебивала. Алевтина Романовна слушала с мукой на лице, утирая слезы. Мы с Кнопфом, таким же знатоком английского, как я, томились.

В конце Мари задала только один вопрос.

Сара Корби кивнула и спустила ноги с кровати.

– В чем дело? – спросил я. – Куда это она собралась? И что она вам наговорила?

– Я спросила, может ли она ходить. Будет лучше, если я изложу вам ее рассказ на месте преступления.

Что ж, идея была здравая.

Мы подождали за дверью, пока мисс Корби наденет больничный халат, и все отправились в парк.

Он был довольно обширный, с чудесным прудом, вокруг которого росли густые кусты.