Он уходя спросил - Борис Акунин (2022)

Сейчас нас заметят!

Дойдя до склада напротив, Бетти вдруг словно дематериализовалась. Невероятно! Я был от нее в каких-нибудь пяти шагах, смотрел прямо на нее – и не видел! Девушка совершенно слилась с дощатой стеной. То же произошло и с Мари.

Мы прокрались мимо в пятнадцати шагах, а часовой нас не заметил! Даже головы не повернул. Чиркнула спичка, осветилось худое лицо, сосредоточенно уставившееся на папиросу.

Бетти махнула рукой, и мы перебежали к складу, около которого стоял дозорный, – огонек даже не успел погаснуть.

Окошко было в доброй сажени от земли, но Бетти подпрыгнула, зацепилась, ее упругое тело рванулось кверху и через секунду исчезло. То же проделала Мари – не столь стремительно, но без особенного труда. Мне же пришлось повозиться. С моим ростом я, привстав на цыпочки, смог дотянуться до отверстия. Силы в руках у меня, слава богу, тоже достаточно. Но я боялся зашуметь и привлечь внимание часового, поэтому подтягивался очень медленно, чтобы пуговицы сюртука не заскрипели по стене. Кое-как перекинул через раму один локоть, другой. Стал прикидывать, как бы мне перевалиться на ту сторону, не загрохотав.

Кто-то крепко взял меня за ворот, потянул. Потом четыре руки приняли меня с обеих сторон, помогли сползти вниз.

Я оказался на штабеле досок.

Внутри было не совсем темно. Где-то не столь далеко горел неяркий свет. На потолке покачивались расплывчатые тени. И слышались голоса.

Мари показала пальцем влево.

Там, саженях в двадцати, на полу стоял керосиновый фонарь. Около него двое. Тусклое освещение не позволяло толком разглядеть их, но один, кажется, был Миловидов.

Нужно подобраться ближе, показал я знаками.

Мари кивнула.

Мы подкрались на максимально возможное расстояние и притаились за какими-то ящиками. Я высунулся слева, Мари справа, Бетти подтянулась и устроилась наверху. В своем черном наряде она была невидима даже мне, хоть я находился рядом.

Теперь можно было разбирать слова, но не очень отчетливо – мешало эхо. Мне пришлось предельно сосредоточиться, чтобы ничего не упустить.

– И сколько вы собираетесь взять на вашем эксе? – спросил Миловидов.

– Пятдесат тысяч. Если повезет – сэмдесят, – ответил голос с кавказским акцентом. – Нэдэля на нэдэлю не прыходится.

– Ну вот, видишь. А она с ходу предложила сто. Даст и больше, если поторговаться. Тем более, что я ее выставил. Для сговорчивости это даже полезней. Думаю, выложила бы и триста.

– И что тэперь? Если бы у бабушки был хрэн, она была бы дэдушкой. Ты зачэм меня сюда вызвал? Помэчтать?

– Мечтатель у нас ты, бурливый сын Кавказа, – рассмеялся Миловидов. – Я, товарищ Мока, практик. И у меня возникла совершенно практическая идея. Даже две.

– Боюс я твоих идэй, – проворчал товарищ Мока. – Никакой ты не практик, ты тэоретик. Придумаешь что-нибудь, а нам с ребятами бэгай. Ну, что у тебя за идэи?

– Партии нужны деньги, так? Твоя группа проводит эксы. Это большой риск, пальба, шум. Потом по следу кидается полиция. И даже если все прошло чисто, затем, как после Тифлисского экса, приходится сжигать крупные купюры, чтобы их по номерам не отследили. Не жалко?

– Конэчно жалко!

– А теперь вообрази, что те же двести тысяч мы получаем от буржуя за возвращение любимого чада. Тихо, мирно, никакой полиции, никаких проблем с купюрами. Дадут, какими потребуем, хоть рублевиками.

– А если шум? Газэты? «Болшэвики воруют детей». Тут вопрос политыческий. ЦК на это не пойдет.

– Да не будет никакого шума! Совершенно необязательно объявлять: «Здрасьте, мы члены РСДРП». Бандиты и бандиты. Ты кстати, Мока, и похож на бандита.