Он уходя спросил - Борис Акунин (2022)

Я вижу в окне круглую луну. Вспоминаю, что в юности гадалка сказала мне: «Масть твоя трефовая, а помрешь ты наутро после полнолуния».

На луне пятна. Они делаются отчетливей. Одно побольше – посередине, два сверху. Вдруг я понимаю, что это лицо давешней уродины: вот провал вместо носа, вот глаза.

Я задыхаюсь от ужаса, но крикнуть не могу.

Проснулся я поздно, хоть и выспавшийся, но совершенно разбитый. Меня снова охватило беспокойство. Я сообразил, что заступничество Воронина, возможно, спасет меня от увольнения, но писать директору объяснительную все равно придется. И тут нужно очень хорошо обдумать формулировки.

На службу я не пошел, протелефонировал о нездоровье. Это давало мне дополнительное время.

Несколько раз я переписывал текст, никак не мог решить, о чем доложить необходимо, а что можно утаить. К примеру, признаваться ли в том, что я был у Бобкова на маскараде? Не чересчур ли это будет вкупе с распутинским конфузом?

В общем, день прошел скверно.

Зато среда началась с отличной новости. Из утренней газеты я узнал, что Григорий Распутин, провожаемый почитателями и зеваками, отбыл с Николаевского вокзала в Москву, а оттуда проследует в Тюменскую губернию.

Мне сразу полегчало, но на всякий случай я решил продлить свое недомогание. Если господин директор пожелает меня истребовать, лучше явлюсь к нему больным. Глядишь, разговор пройдет мягче.

Четверг я тоже собирался прогулять, но в среду вечером ко мне явилась посетительница.

– Мне нужна помощь, – сказала Мари Ларр. – На сей раз по вашей прямой специальности.

– Зачем? Ведь дело окончательно заглохло. Ни версий, ни следов. У нас в полиции это называется «ноль». Подлежит сдаче в архив.

– След есть.

Мари достала из сумки сверток. Развернула его, предварительно надев перчатки. Я увидел туфельку с «сугубого аналоя» старухи Хвощовой.

– Здесь на лаке отличные отпечатки пальцев. Мне понадобилось два дня, чтобы доморощенным способом, при помощи лупы их классифицировать. Несколько детских. Другие оставлены бабушкой, которая нашла туфельку на траве. Но есть отпечатки, принадлежащие неизвестному. Очевидно когда напали на няню, девочка попробовала убежать, споткнулась, сломала каблук. Похититель сдернул туфельку, чтобы не мешала идти, и швырнул в сторону. При этом оставил все пять пальцев. Вы говорили, у вас в бюро превосходная дактилоскопическая картотека.

– О да. Это моя гордость. Последние пять лет в обязательном порядке, по всей империи, поголовно дактилоскопируются подследственные и осужденные. В санкт-петербургской картотеке есть данные по сорока трем тысячам человек. Правда, классификация отстает. Вы ведь знаете, что мало снять отпечатки, нужно распределить данные по типам и видам папиллярных узоров – колец, завитков и волн. На их основании выводится дактилоскопическая формула, по которой…

– Не нужно объяснять мне азбуку, – перебила меня Мари. – Лучше скажите, сколько времени понадобится, чтобы проверить, нет ли у вас в дактилотеке обладателя этих отпечатков?

– Во-первых, не факт, что у этого человека есть криминальное прошлое. Во-вторых, он может оказаться не санкт-петербургским жителем. В-третьих, я не смогу привлечь к этой работе сотрудников, ибо расследование неофициальное… В общем, дело долгое и с очень небольшими шансами на результат. Конечно, это уже не «ноль», но очень-очень мало.

– Есть еще кое-что, – сказала тогда Мари. – И здесь мне понадобитесь не лично вы, а допуск в вашу лабораторию. На указательном пальце предполагаемого похитителя есть микроскопические частицы какого-то жирного вещества. Мази или крема. Может быть, потянется какая-нибудь нитка. Давайте разделим обязанности. Вы поработаете с дактилотекой, а я займусь химическим анализом.

– Что ж, давайте попробуем, – согласился я, взволнованный не столько надеждой на результат, сколько мыслью о том, что Мари будет снова рядом.