Холодное время - Фред Варгас (2017)

– Коренастый тип по кличке “велосипедист”.

– Да, – задумчиво сказал Эсталер.

Даже сосредоточившись, Эсталер не опускал брови, более того, он открывал глаза еще шире, хотя, казалось, это невозможно.

– Человек с пристальным взглядом, дантист, по мнению Брюнета-Блондина. От него пахнет антисептиком. И еще один ничем не примечательный тип.

– Все сходится, – кивнул Эсталер, отправляясь за крепким черным кофе для Меркаде.

– Если повезет, – сказал Вуазне, – мы увидим их на заседании в понедельник. Надо взять подкрепление, на случай если придется следить одновременно за двумя потомками и четырьмя “кротами”.

– Хорошо, – согласился Мордан. – Но в сложившейся ситуации, учитывая, что четверо из их компании уже убиты, я сомневаюсь, что они там появятся. А что наш Робеспьер?

– Он допоздна работает, – сказал Жюстен. – Видимо, зубрит свою речь.

– А что будет в понедельник? – спросил Вейренк.

– Заседания одиннадцатого и шестнадцатого жерминаля Второго года, сокращенные и совмещенные, – отозвался Данглар, который успел уже навести справки. – То есть тридцать первого марта и пятого апреля 1794-го.

– Когда Робеспьер потребовал арестовать Дантона, Демулена и его друзей, – добавил Вейренк.

– Именно.

Присутствующие никак не отреагировали на его слова. В этот момент, уткнувшись в экран своего телефона, в зал вошел Адамберг и махнул всем в знак приветствия. Эсталер вскочил, готовый исполнить свою кофейную миссию.

– Фруасси только что завершила свою работу, – объявил Адамберг, оставаясь стоять. – Она проследила родственные связи Шато по всем городам и весям, дойдя до Монтаржи. Наш Франсуа действительно оказался потомком трактирщика Франсуа-Дидье Шато, предполагаемого сына Робеспьера, что, конечно, говорит не в его пользу. Данглар, расскажите про нашего странного трактирщика 1840 года. И напомните мне спросить у вас, что такое “мучительная смерть Робеспьера”. Это слова Брюнета. Ретанкур, будьте добры, зайдите ко мне в кабинет.

Адамберг плотно закрыл дверь, Ретанкур села на стул для посетителей, и, не созданный для ее габаритов, он полностью исчез под ее телом. Да и какой бы стул такое выдержал!

– Отрядите кого-нибудь другого на слежку за Франсуа Шато.

– Хорошо, – сказала Ретанкур, насторожившись.

Потому что дымка, окутавшая глаза Адамберга, которую Данглар заметил еще накануне, никуда пока не делась, а в угрозыске все знали, что означает эта пелена. Блуждание, туман, витание в облаках, если кратко.

– Как вы уже, видимо, поняли, – продолжал Адамберг, взяв протянутую Ретанкур сигарету, – в Исландии все произошло не совсем так, как изволили рассказать нам братья Амадей и Виктор.

– Да.

– Все гораздо страшнее.

– Сын убил свою мать.

– Еще страшнее, Ретанкур. Как вы помните, Виктор утверждал, что убийца велел всем своим спутникам хранить молчание под страхом смерти. И вот они молчат уже десять лет. Можете ли вы представить себе, что Виктору под силу запугать до такой степени девять человек старше и опытнее его? В двадцать семь лет? Ведь тогда ему было всего двадцать семь.

– Какая разница, молодой он был или старый? Возраст тут ни при чем.

– По словам Виктора, убийца внушил им, что его “люди”, типа того, достанут их, даже если кто-то из них отправит его самого за решетку. Люди? У Виктора? У мальчика с фермы, у самоучки? Откуда вдруг у него взялась такая мощь, такая сила убеждения?

– Срок давности, комиссар, – пожала плечами Ретанкур.

– Не важно.

– В каком смысле еще страшнее? Что у вас на уме?

– Ничего. Почем я знаю? Будем искать.

Ретанкур с грохотом отодвинулась на стуле. Ее подозрения росли с каждой минутой.

– Где? – спросила она.

– В Исландии. Я отправляюсь к теплому камню.

– Это нецелесообразно, комиссар, какой смысл.