На пересечении - Дикон Шерола

Оказавшись в замке, Элубио первым делом издал указ, позволяющий Инхиру Гамелю занять свою прежнюю должность. Рыжеволосый мужчина ничуть не удивился, когда к нему явились за несколько минут до полуночи и сообщили, что с завтрашнего утра он должен приступить к своим прежним обязанностям в крепости.

— А что будет с нынешним начальником? — поинтересовался Инхир, весело осклабившись.

— Это уже на ваше усмотрение, — ответил солдат и, почтительно кивнув ему, направился прочь.

Закрыв за посланником дверь, Гамель приблизился к жене и ласково обнял ее.

— Заживем, родная, — прошептал он. — Вот увидишь, заживем еще лучше прежнего.

Элестиа подняла на него заплаканные глаза и резко дернула плечами, желая прервать его прикосновение.

— Надеюсь, на чужих костях тебе хорошо спится, — произнесла она. — Я до сих пор слышу крики Акейны Окроэ, а ты победу празднуешь?

— А если и так? Что сделаешь? Уйдешь от меня? — нахмурился Инхир. — Я же ради семьи стараюсь, ради нашего безбедного существования. Однажды ты это поймешь и скажешь мне спасибо.

— Боюсь, мне больше нечего тебе сказать, Инхир, — с этими словами женщина удалилась и заперлась в спальне.

Гамель грубо выругался и прошел на кухню, где плеснул себе виноградной настойки и залпом опустошил содержимое стакана. Он надеялся, что, когда Элестиа успокоится, они помирятся, но пока его супруга совершенно не желала его понимать.

Тем временем в доме Овераны Симь тоже произошла весьма занятная история. Поначалу женщина испытала облегчение, когда, вернувшись домой, не застала мужа на кухне. Однако радость ее была преждевременной. Господин Симь дожидался ее в гостиной, держа в руке грубый кожаный ремень. Оверана замерла на пороге, побледнев как полотно. Слова застряли у нее в горле, и она лишь приоткрыла губы, не в силах произнести ни звука.

— А на площади ты была куда более разговорчивой, — произнес Хагал, медленно поднимаясь с места и направляясь к своей жене.

— Не смей меня бить, — прошептала женщина. Она надеялась, что ее голос прозвучит уверенно, однако в глазах ее читался неподдельный страх.

— То есть позорить своего мужа ты можешь, а бить тебя за это нельзя? — Хагал неприятно улыбнулся.

В тот же миг Оверана, словно придя в себя, бросилась прочь, желая поскорее выбраться из дома, однако мужчина без труда нагнал ее. Он повалил ее на пол и, изловчившись, наотмашь хлестнул ее ремнем по руке. Красная полоса мигом вспыхнула огнем боли на коже женщины, и она вскрикнула.

— Не нравится, тварь? — оскалился он, продолжая наносить удары. — И мне не понравилось, когда моя безмозглая женушка начала выкрикивать всякую ахинею в защиту ведьмы и ее муженька. Это же надо быть такой дурой! И с каких пор ты начала интересоваться теми, кто руководит городом? Пустоголовая швея решила, что Родон Двельтонь прекрасно справляется со своими обязанностями? И по каким это критериям ты определяла? Из-за его привлекательной внешности? Или потому, что он дал тебе десять золотых? Или ты попросту ублажила его за эти деньги? Ты же пошила его дочерям пару платьев, может, и еще где пригодилась? А, шлюха?

— Пусти! — кричала Оверана, пытаясь вырваться, но ее муж был куда сильнее.

Он бил ее до тех пор, пока женщина не затихла, после чего схватил жену за волосы и потащил в спальню. «Развлекаться» с ней сегодня ему не хотелось, но понаблюдать за тем, как провинившаяся жена будет тихо поскуливать от боли, было очень даже приятно.

Еще одна любопытная перебранка произошла на постоялом дворе «Белая Сова». Гимиро Штан напрочь разругался с другими Джиннами, так как именно сегодня актеры приняли решение уехать из города. И у них почти это получилось, если бы не городская стража, которая велела им поворачивать назад. По приказу Элубио Кальонь людям было запрещено покидать город, пока идет разбирательство касательно чернокнижников.