Долгая дорога домой (сборник) - Пол Андерсон

Какой совершенный механизм этот «Технон»! Какой величественный монумент, какой великий последний аккорд умирающей науки! Его создатели превзошли самих себя, их детище выросло, научилось думать на тысячелетия вперед, пока не сложится реальная цивилизация. Лэнгли ощутил внезапное иррациональное желание увидеть этот гигантский плод инженерной мысли.

Разве эта штука, состоящая из импульсов энергии и металла, настоящий разум с настоящим сознанием? Нет. Вальти говорил, а библиотечные сведения подтвердили, что живой разум с его бесконечными возможностями так и не удалось ни разу воспроизвести. То, что «Технон» мыслил и рассуждал в пределах своей функции, не вызывало сомнений. Для управления планетами и создания таких схем, какие придумывало Общество, требовался аналог творческого воображения. «Технон» оставался автоматом, суперкомпьютером. Он принимал решения строго на основе введенных в него данных и ошибался ровно настолько, насколько ошибочны были данные.

Этот компьютер – ребенок, огромный, почти всемогущий, лишенный чувства юмора ребенок, устраивающий жизнь человечества, сложившего с себя всякую ответственность за свою судьбу. Нерадостная мысль.

Лэнгли закурил сигарету и откинулся назад. Хорошо. Он сделал открытие, способное потрясти всю империю. У него получилось это сделать, потому что он жил в другую эпоху с другим образом жизни и мышления, обладал непокорным интеллектом свободнорожденных, но был свободен от их психологических шор. Его мир имел за плечами историю последовательной, нередко насильственной эволюции и превратил прогресс в идола, потому Лэнгли мог сегодня наблюдать происходящее с большей отстраненностью, чем люди, стремившиеся в последние два тысячелетия исключительно к состоянию покоя.

Вот только что делать с этой находкой?

Нигилист в душе нашептывал сообщить об открытии Вальти и Чантхавару. Взорвать все нафиг. Нет, он лишь опрокинет повозку с миллиардами жизней, да и сам скорее всего не уцелеет. Не ему судить, он не Бог, его желания не более чем реакция бессильной ярости.

Лучше помалкивать. Если заподозрят, что я узнал правду, то я не проживу и минуты. Одно время меня тоже считали полезным, а в итоге вон что получилось.

Сидя вечером один в квартире, Эдвард рассмотрел себя в зеркале. Лицо похудело и лишилось загара. В волосах появились седые пряди. Он чувствовал себя старым и уставшим.

Душу разъедала досада. Зачем он застрелил этого человека на плантации? Бессмысленный поступок, как все то, что он делал в этом чужом мире. Он оборвал жизнь или по крайней мере причинил боль без какой-либо пользы.

Просто ему здесь не место.

Она присела рядом,

Взяла мою ладонь.

Сказала: «Ты нездешний,

Здесь не твой дом».

Чем сейчас занята Марин? Жива ли вообще? Если только существование на нижних этажах можно назвать жизнью. Вряд ли она станет торговать своим телом – Эдвард видел в ней злую гордость, – однако в Старом городе всякое могло случиться.

Его терзали муки раскаяния. Не надо было ее выгонять, вымещать свою неудачу на человеке, всего лишь желавшем разделить его бремя. Нынешней зарплаты едва хватало на одного, но они могли бы что-нибудь придумать.

Лэнгли вслепую набрал номер главного управления полиции города. Вежливый раб на экране сообщил, что закон не позволяет следить за мещанами, если те не совершили преступления. Для этого существовала платная услуга, раб назвал сумму – таких денег у Лэнгли не было. Тогда извините, сэр.

Надо занять, украсть, спуститься на нижний этаж самому, посулить награду, все, что угодно, лишь бы разыскать Марин!

А захочет ли она возвращаться?

Лэнгли заметил, что дрожит.

– Так не пойдет, чадо мое, – вслух произнес он, бросая вызов пустоте комнаты. – Ты быстро сходишь с ума. Сядь и в кои веки подумай.