Янтарные глаза - Вилма Кадлечкова (2013)

Снова серость лиц – но вдруг одно так резко выделилось на общем фоне, что Пинки чуть не вскрикнула. Это было типичное ӧссенское лицо, сверху высокое и узкое, снизу без подбородка и с щеками, тянущимися в разные стороны в длинных обвисших складках реснитчатых ушей. На нем доминировал чудовищно большой клювообразный нос с закрывающимися ноздрями. По бокам носа были какие-то… синеватые линии, кучки странно сморщенной кожи или же краска?.. Но черты лица были мягкими и, насколько Пинки могла судить, женскими. Нельзя отрицать некую их гармонию и, может быть, даже красоту. Пинки заметила блеск янтаря в широко посаженных глазах – совсем узкий полумесяц пылающего желто-оранжевого цвета, почти теряющийся на фоне кобальтово-синих век.

Глаза закрылись.

Ӧссеанка – Пинки больше не сомневалась, что это женщина, потому что под темным коктейльным платьем вполне земного фасона ясно вырисовывалась грудь, – слепо направилась к ней, но это была лишь пара шажков – лишь мгновение. Она вдруг остановилась, повернула голову в совершенно другом направлении, немного сгорбилась… и через секунду исчезла.

Должно быть, ушла в тень за ширмой из металлических пластинок, которая незаметно отделяла помещение чайной от гардероба и туалетов; но когда Пинки резко встала и попыталась снова ее увидеть, то уже не смогла. Потом она поняла, что делает, и быстро села обратно. Боже, ведь не будет же она специально искать встречи взглядом с ӧссеанкой! Радоваться нужно, что по счастливой случайности этого удалось избежать.

Пинки снова уставилась в мозаику на столе, выложенную из синих, белых и серых камешков, и некоторое время развлекалась разглядыванием сложного орнамента. Затем, последовав совету Лукаса, открыла меню, хотя о чтении не могло быть и речи; но она хотя бы могла рассматривать картинки соусов и рыбы. За пять минут, прошедших до возвращения Лукаса, она еще несколько раз украдкой огляделась, но никто на нее не посмотрел и не пытался с ней заговорить – не упоминая уже о том, чтобы кто-то заставлял ее поворачивать куда-то голову. Ӧссеанам, судя по всему, и самим не хотелось смотреть на нее, как той женщине, которая на всякий случай закрыла глаза и сбежала. Пинки немного расслабилась и допустила, что единственное, что здесь представляет опасность, – это ее собственные расшатанные нервы.

«Сильные впечатления я получила бы и в обычном винном ресторане, – рассудила она с иронией. – Ведь сколько раз за все эти годы мы с Лукасом ходили куда-то вдвоем? Всегда с нами была как минимум София. Я избегала его – вот и все. И во всем виновато письмо». Она посмотрела на свою сумочку, в которой, как бомба замедленного действия, скрывалось доказательство ее подросткового любопытства. «Мне плохо до ужаса от мысли, что я должна ему это сказать».

В тот же момент Лукас тихо вернулся на свое место и наклонился к ней.

– Открой сумочку.

Пинки окаменела.

– Ну же, – настаивал он. – Я принес гостинец, но мне некуда его спрятать. Тем более он весь для тебя.

Под столом он подал ей бумажный пакетик с чем-то сушеным.

Пинки послушалась. Положив пакетик в сумку, она нащупала уголок конверта.

– Лукас… – пискнула она.

«Сейчас, Пинки. Доставай прямо сейчас». Но, встретив взгляд его блестящих серо-синих глаз, она не смогла.

– Я не думала… – лишь пробормотала она.

Ее голос дрожал.

– Я никогда не хотела… чтобы из-за меня…

«Ну же, Пинки, скажи – чтобы ты из-за меня лишился письма от отца». Но вместо этого она почти захлебнулась волной отчаяния, поняв, что снова сдается.

– Я в жизни не хотела тебя заставлять из-за моего чая убеждать ӧссеан! Ты, наверное, думаешь, что я страшно капризная, – заключила она в бессилии.

Улыбка Лукаса погасла.

– Уверяю тебя, что я полностью дееспособный человек, Пинки. И не позволяю себя принуждать, – заявил он. – Я просто хотел тебя порадовать. И всё. Нам принесут еще немного чая.

– Спасибо, – выдавила она.