Я провожу два часа в непринужденной беззаботной атмосфере, попутно узнавая, что ребята хотят пойти по спортивной стезе и совсем не любят свою специальность. А еще, что с момента отбора количество их поклонниц увеличилось в два раза, и это явно льстит их мальчишескому самолюбию.

И мне не хочется, чтобы вечер подходил к концу, но уже поздно и пора расплачиваться по счету. Так что мы покидаем уютное кафе в приподнятом настроении и разбиваемся на два лагеря. Артем с Ванькой обещают доставить Лиду домой в целости и сохранности, мы же с Тимуром едем ко мне.

И я реально не могу отлипнуть от Громова ни на секунду, переплетая наши пальцы, пока едем в лифте. Прислоняясь щекой к его плечу, пока он отпирает замок. И взъерошивая его волосы в уже привычном движении, пока он скидывает дубленку.

Я снова выпадаю из реальности, отключая телефон, и покоряюсь будоражащей все мое существо зависимости. Дышу Тимуром, пью его запах, от которого становлюсь пьяной, и скатываюсь в котел бурлящих чувств.

Близость с ним настолько острая и каждый раз разная, что у меня не получается насытиться его присутствием. Я оставляю неглубокие полосы-метки на его загорелой кожей и не боюсь показаться одержимой.

Потому что Громов, как никто другой меня понимает, срывая с моих искусанных губ сиплые стоны и вновь отправляя в пучину неприкрытого удовольствия. Кайф.

– Тимур, у нас с тобой серьезно? – задаю нормальный в моем понимании вопрос, устраивая голову на широкой крепкой груди рядом с офигенной татуировкой, и вслушиваюсь в рваное дыхание, перемешанное с хриплым смехом.

– Как никогда и ни с кем, принцесса.

Он говорит именно то, что мне сейчас нужно, пусть это может быть преувеличением. И я улетаю в нирвану, растекаясь счастливой лужицей рядом с сильным мужчиной. В его руках я ощущаю себя фарфоровой статуэткой, которую берегут и с которой сдувают пылинки.

И это приятно. До поджимающихся пальцев ног и до невесомости, зарождающейся в районе солнечного сплетения.

А потом у Громова начинает орать телефон, отчего я вся обращаюсь в слух и перебираю в уме различные варианты. Скинет звонок? Поднимет трубку и пошлет дуру-бывшую?

По каким-то неведомым мне причинам я не думаю, что в такой поздний час Тимура могут тревожить ребята-пловцы или нуждающиеся в его поддержке родственники. И я переживаю за наше хрупкое счастье и до противных спазмов под ребрами боюсь, что оно может осыпаться мелким колючим крошевом.

– Да, мам. Все в порядке. Нет, ночевать дома не буду, – сонно бормочет Громов, неосознанно подгребая меня ближе к своему боку и обдавая макушку горячим шепотом.

И я беззвучно смеюсь от беспочвенности собственных подозрений. Раньше я и не предполагала, что любовь делает из нормальных девчонок ревнивых глупышек.

Наутро мы едва не просыпаем будильник, наспех собираемся и на ходу пьем омерзительный крепкий кофе из аппарата на первом этаже. Чтобы за минуту до начала пары ввалиться в пустую аудиторию, где за первой партой сидит сонная, отчаянно зевающая Летова.

– Станислава, вы не сообщили одногруппникам об изменениях в расписании?

Заданный полуутвердительным тоном вопрос ржавым гвоздем ввинчивается между лопаток, и я медленно разворачиваюсь, встречаясь с ничего не выражающим взглядом Белова.

– Сообщила.

Говорю тише, чем мне того бы хотелось, и осознаю, что скептически вздернувший бровь вверх преподаватель мне не верит. От слова «совсем».

Я начинаю копаться в сумке, перебирая ненужные сейчас предметы. В разные стороны летят тетради, ручки, губная помада и пудреница. Скользят по столу и падают на пол влажные салфетки. Пока я, наконец, не нахожу телефон, чтобы открыть переписку и доказать принципиальному доценту свою правоту.