Джульетта - Энн Фортье

Верни ж мой грех.

Уже на рассвете мы с Дженис заснули на ложе из документов, вдоволь заморочив себе головы семейными преданиями. Всю ночь мы путешествовали по времени от 1340 года до наших дней, и когда веки уже слипались, Дженис знала почти не меньше моего о Толомеи, Салимбени, Марескотти и их шекспировских воплощениях. Я показала ей все, до последнего клочка, бумаги из маминой шкатулки, включая истрепанный томик «Ромео и Джульетты» и записную книжку с набросками. К моему глубокому удивлению, сестрица не заявила права на серебряное распятие, которое я носила, — ее больше заинтересовало фамильное древо. Она тоже проследила свое происхождение от сестры Джульетты, Джианноццы, нашей общей прародительницы.

— Смотри, — заметила она, проглядывая длинный свиток сверху донизу, — сплошные Джульетты и Джианноццы!

— Они были близнецы, — пояснила я и зачитала отрывок из одного из последних писем Джульетты к сестре. — Вот она пишет: «Ты часто говорила, что на четыре минуты младше, но на четыре века старше меня, и теперь я понимаю, что это значит».

— Мороз по коже! — Дженис снова сунула нос в свиток. — Может, они здесь все близнецы? Это у нас гены такие, что ли?

Но кроме того факта, что наши средневековые тезки тоже были близнецами, между нами было мало схожего. Они жили в эпоху, когда женщины были безгласными жертвами мужских ошибок; мы же, благодаря прогрессу, были вольны совершать собственные ляпы и кричать о них так громко, как нам заблагорассудится.

Только когда мы продолжили читать дневник маэстро Амброджио, два очень разных мира, наконец, нашли общий (я бы даже сказала — универсальный) язык: деньги. Свадебным подарком Салимбени стал венец с четырьмя крупными драгоценными камнями — двумя сапфирами и двумя изумрудами; видимо, именно эти сапфиры впоследствии были вставлены в глаза статуи на могиле Джульетты. Но сон сморил нас, не дав дочитать главу.

Я проспала всего часа три, когда меня разбудил телефон.

— Мисс Толомеи, — прочирикал диретторе Россини, наслаждаясь своей ролью ранней пташки. — Вы уже встали?

— Сейчас, да. — Я поморщилась, взглянув на наручные часы, — было девять утра. — Что случилось?

— К вам пришел капитан Сантини. Что мне ему сказать?

— Уф… — Я оглядела бардак в номере и мирно сопящую на кровати сестрицу. — Я спущусь через пять минут.

Разбрызгивая капли с мокрых после скоростного душа волос, я кинулась по лестнице, прыгая через ступеньку, и увидела Алессандро на скамейке в сквере перед отелем, рассеянно игравшего цветком магнолии. При виде его у меня потеплело на душе, но едва он поднял глаза и встретился со мной взглядом, я вспомнила о фотографиях в мобильном, и покалывающее счастливое предчувствие немедленно перешло в жгучее сомнение.

— Бодрое утро! — с наигранной радостью сказала я. — Есть новости о Бруно?

— Я заходил вчера, — сказал он, задумчиво глядя на меня. — Но вас не было.

— Не было? — с хорошо разыгранным удивлением сказала я. В своем ажиотаже после свидания с Ромео-байкером на башне Манджия я совершенно забыла о встрече с Алессандро. — Странно. Непонятно. Так что же сказал Бруно?

— Не много. — Алессандро отбросил цветок и встал. — Он мертв.

Я беззвучно ахнула.

— Как, вот так внезапно? Что случилось?

Пока мы медленно шли по городу, Алессандро объяснил, что Бруно Каррера, ограбивший сейф в музее Пеппо, утром был найден мертвым в своей камере. Трудно сказать, было то самоубийство или кто-то свой заставил его замолчать, но, подчеркнул Алессандро, требовался не просто фокус, а настоящее волшебство, чтобы повеситься на старых растрепанных шнурках ботинок, не порвав их своим весом.

— То есть вы намекаете, что его убили? — Несмотря на отвратительный характер, поведение и пистолет, мне стало жаль Бруно. — Кто-то не хотел, чтобы он заговорил?

Алессандро подозрительно взглянул на меня, словно я знала больше, чем говорю.

— Судя по всему, да.