Тёмная порода - Ксения Крейцер (2021)

– Они выбрали дорогу, что вела ко мне, – пожала плечами Матерь. – На ней я должна была им помочь. Это дорога, на которой я захотела им помочь. Их узор прекрасен. Он ветвится и меняется с каждым мгновением. Столько дорог открыто… Я должна увидеть, чем это всё кончится. Хочу запечатлеть этот узор прежде, чем Пламенная выжжет мои глаза.

Матерь запрокинула голову, прикрыла глаза. Её руки начали движение, совершая сложные пассы. Из-под ладоней по полу зазмеились узоры.

Глава десятая

Проклятие

Первой вернулась боль.

Разлилась по телу, сжала лёгкие в тиски при попытке глубоко вздохнуть, впилась кривыми когтями в горло. Она заполняла сознание красным густым туманом, липким, спутывающим мысли. Явно пахло горелым мясом.

Натлика с трудом села, попыталась открыть глаза. Удалось это сделать только с одним глазом, другой открываться отказывался. Она обвела видящим глазом развороченную кузню, сфокусировалась на тёмной обгоревшей куче у своих ног, а в следующее мгновение пожалела, что вообще пришла в себя. Её скрутило в приступе жестокой рвоты.

Обгорелая куча была Ивоном.

Натлика ещё несколько раз теряла сознание и вновь приходила в себя. Каждый раз за миг до того, как спасительная темнота гасила все чувства, она внутренне просила, чтобы сознание не вернулось. Но вновь и вновь кошмар пробуждения раскрывал перед ней свои объятия.

Очнувшись в четвёртый или пятый раз, она поняла, что милосердия ей не дождаться, и боль, ни физическая, сминающая тело, ни душевная, комком застрявшая в горле, её не убьёт.

В голове молоточком била мысль: «Прекратить! Прекратить это!»

Взгляд так кстати зацепился за короткий клинок, валявшийся на полу. Последнее, что выковал Ивон перед походом за этой проклятой рудой. Предельным усилием воли Натлика заставила себя подняться и дотянуться до ножа.

Металл холодил руку. Она явственно представила, как это холодное лезвие пробьёт грудину и воткнётся в сердце, забирая горе, гася в ней жизнь. Это просто, всего один удар. Собраться с силами, ударить. И боль уйдёт, и память уйдёт, и, может быть, там за последним пределом она снова встретит Ивона. Она объяснит, что не хотела его убивать. И обманывать его не хотела. Это все проклятие, не она. Он поймёт, обязательно поймёт и простит.

«Я иду к тебе, муж мой!»

Натлика отвела руку с клинком и на выдохе ударила себя в грудь.

Клинок остановился, не достав до груди, будто её руку кто-то удержал. Натлика попыталась ещё и ещё, нацелилась в шею вместо груди, но всё зря. Её тело восставало против неё, в самый последний момент сминая волю и останавливая руку, несущую избавление. Комок в горле обернулся рыданиями, она рухнула на пол и завыла.

Слезы в конце концов иссякли. Натлика ещё долго неподвижно лежала на полу, пока мысль о том, что Ивона нужно похоронить, не заставила её подняться. Заворачивая останки в свою накидку, Натлика отрешённо задалась вопросом, мог ли Ивон предположить, когда дарил ей одёжку, что это его будущий погребальный саван?

Обгорелый скелет, лишённый кожи, мышц, всего того, что делало его похожим на человека, был удивительно лёгким. Будто бы принадлежал не взрослому мужчине, а ребёнку. Натлика прижала к груди свою ужасную ношу, как мать прижимает любимое дитя, и вышла во двор.

Было раннее утро. Ночью сильно подморозило, земля была покрыта коркой из ледяной крупы, которой вчера насыпало с гор.

Натлика доковыляла до раскидистого дерева, что росло между кузней и домом. Ивон любил сидеть под ним после работы и курить свою трубку. Хорошее место.

Натлика бережно опустила свою ношу на землю и, сходив в сарай за лопатой, начала копать могилу. Мёрзлая каменистая земля с трудом поддавалась. Каждый взмах лопатой отзывался болью во всем теле, соль слез нещадно щипала и без того опухшие глаза, но Натлика упорно продолжала свою работу.