Шильонский узник - Байрон Джордж Гордон

С душой неопытной, простою,

Ужасен мне обмана вид,

И что-то все, грозя бедою,

Как тяжкий грех, тебя страшит.

Но вот уж кончился джирид,

И Чекодар летит обратно,

И вот отец с забавы ратной!

Боюсь взглянуть я на него…

Селим, скажи мне, отчего?»

XIV

«Зулейка, ты спеши укрыться

В высоком тереме своем,

Я должен, я могу явиться

Перед разгневанным отцом.

Внезапно с берегов Дуная

К нам весть примчалась роковая,

Визирь писал, что враг разбит,

А сам от гяуров бежит;

Но подвигам вождя такого

И у султана мзда готова!

Когда же барабанный бой

Военным ужин и покой

С вечерней возвестит зарею,

Тогда во тьме, никем незрим,

В гарем прокрадется Селим, —

И мы уйдем порой ночною

Чрез сад, – на берегу морском,

Уединенном и крутом,

В тиши беседовать с тобою.

Не бойся, будут нас стеречь

И темна ночь, и острый меч. —

Гарун за нас, и в час урочный…

Решись, Зулейка, не робей!»

– «Робеть с тобой!..»

– «Иди ж скорей,

Гарема ключ в руке моей;

Узнаешь ты, во тьме полночной,

Мой рок, мой страх, мои мечты.

И я не то, что мнила ты».

Песнь вторая

I

Над Геллеспонтом ветер дует,

Клубит волнами и бушует,

Как бушевал перед грозой,

Когда погиб в ночи ужасной

Тот юный, смелый и прекрасный,

Что был единственной мечтой

Сестоса девы молодой.

Бывало – только лес сгустится,

И вещий факел загорится, —

Тогда, хоть ветер и шумит,

Хоть море гневное кипит

И с пеной к берегу несется,

И небо тмится черной мглой,

И птиц морских станица вьется,

Перекликаясь пред грозой, —

Но он смотреть, внимать не хочет,

Как небо тмится – вал грохочет,

Все факел светится в очах,

Звездой любви на небесах;

Не шум грозы, но томной девы

Все слышатся ему напевы:

«Неси, волна, в полночной тьме,

Скорее милого ко мне!»

Вот старина, – и нам дивиться

Не должно ей, – быть может, вновь

Пылать сердцам велит любовь,

И эта быль возобновится.

II

Над Геллеспонтом ветр шумит;

Он, волны черные вздымая,

Их в море бурное клубит;

И, расстилаясь, тень ночная

На поле том уже легла,

Где так напрасно кровь текла;

Скрывают мрачные туманы

Ту степь, где царствовал Приам;

На ней заметны, здесь и там,

Одни могильные курганы.

Ни ужас битв, ни блеск венца,

Ничто б от мрака не спаслося

Без песен нищего слепца

С холмов кремнистого Хиоса.

III

И я был там! И видел я

Тот брег, мечты священной полный;

И я был там… там и меня

Кипучие носили волны.

Певец! Когда ж удастся мне,

В твоей минувшего стране,

Томиму думою высокой,

Бродить опять по тем полям,

Где каждый холмик одинокий

Останки славные хранит,

И где, как прежде, все шумит,

Шумит твой Геллеспонт широкий?

И беден, беден тот душой,

Кто пред заветной их красою,

Певец, рассказ чудесный твой

Считает выдумкой одною!

IV

Оделись волны черной мглой,

И с мраком ужас ночь наводит,

А над туманною горой

Желанный месяц не восходит.

О, Ида! Он с твоих высот,

Бывало, свет дрожащий льет

На поле битв; но смолкло поле —

И нет на нем тех ратных боле,

Которым часто в тьме ночей