Шильонский узник - Байрон Джордж Гордон

Так Алла злобных наказует;

Он им сообщников дарует,

Но не дарует им друзей».

XVII

«Мой рок невольно устрашает;

Но правды я не утаю,

Хотя рассказ мой и смущает

Невинность робкую твою;

Заметил я, как ты дрожала,

Когда Селима узнавала

В одежде странной; но уж я

Ее носил – она моя;

Твой юный друг, с которым вечно

Ты клятвой связана сердечной,

Начальник шайки удалой;

Нам жизнь, закон – один разбой.

И если б ты узнала боле

О нашей в море буйной доле,

Тогда б еще удвоил страх

Лилеи на твоих щеках.

Вот эта сбруя боевая

Моей толпой принесена;

Вблизи скрывается она;

Когда же чаша круговая

В пиру морском осушена,

То удальцы мои суровы

На все летят, на все готовы;

Пророк наш должен им простить

Веселый грех – вино любить».

XVIII

«Что было делать? Жить в презренье,

Дышать свободой в заточенье?

Яфар боялся уж меня,

И ни кинжала, ни коня

Мне дать не смел, а пред диваном

Он правду затмевал обманом,

Что будто в поле страшно мне

Лететь с кинжалом на коне;

Пророк то знает – в бой кровавый

Спешит один злодей лукавый, —

А я в гареме между жен

И без надежды, и без славы

Томлюсь, Гаруну поручен;

Тогда ты ласкою бесценной

Меня утешить не могла;

Устрашена грозой военной,

В далеком замке ты жила.

Я тяжкой праздностью томился,

Но волю мне на время дать

Гарун из жалости решился, —

Лишь я был должен обещать

Явиться прежде к нам в обитель,

Чем с поля брани твой родитель.

О, нет! Сказать не в силах я,

Как сердце билось у меня,

Когда свободными очами

Узрел я вдруг и темный лес,

И синю даль, и блеск небес,

И море с яркими волнами.

В пучины моря – небеса,

Казалось, дух мой проникает;

Казалось мне, он постигает

Все тайны их, все чудеса,

С тем чувством новым: я свободен!

Восторг мой был с безумьем сходен.

Тогда я розно был с тобой,

И не грустил, – я той порой

Владел и небом и землей».

XIX

«Простясь с печальными брегами,

Я с маврским опытным пловцом

Стремил свой бег меж островами,

Блестящими над влажным дном

Жемчужно-пурпурным венцом

Святого старца океана.

Я видел их. Но жребий мой:

Где свел нас с буйною толпой,

Как власть дана мне атамана,

И как навеки решено,

Что жизнь и смерть нам заодно, —

Я рассказать тебе успею

Тогда, как будет свершено,

Что тайно в думе я имею».

XX

«То правда, в шайке удалой

Кипит дух буйный, нрав крутой;

Все разных званий, разной веры;

Им чужды общие примеры;

Но простота, без лести речь,

Покорность власти, верный меч,

Душа, которая стремится

Бесстрашно с гибелью сразиться,

Их братство, дикая их честь,

И вечная за падших месть, —

Все мне порукою надежной,

Что должен я искать меж них

Оплота в участи мятежной,

Удачи в замыслах моих.

Уже я главным в шайке смелой,

Но франк один, преклонных лет,

При мне, и юности незрелой

Дает свой опытный совет.

Меж ними много душ высоких,

И много замыслов глубоких;

Здесь вольностью оживлены,

Забывши бедствия былые,

Друзья Ламброса удалые,

Отчизны верные сыны,

В пещерах часто ночью темной,

При ярком зареве огней,

Своих рая[1] с мечтой огромной

Уже спасают от цепей;

Им думать весело о воле,