Шильонский узник - Байрон Джордж Гордон

Кипит в саду шумящий бой;

Но где ж Зулейки друг младой?

Чьей кровью волны обагрились?

XXV

От вражьих стрел, от их мечей

Неуязвленный, невредимый,

Толпой неистовых теснимый,

Уж он на взморье, меж друзей;

Уж верная ладья манила

Его к приветным островам;

Уже рука его врагам

Удар последний наносила,

В тот самый миг… Увы! Зачем

Ты медлишь, юноша несчастный!

Что оглянулся на гарем,

Где не видать тебе прекрасной!

Ни тяжкий плен, ни смертный страх,

Она одна, одна в очах,

Он в ней живет – и в час напасти

Надежда льстит безумной страсти;

В тот миг свинец летит, свистит:

«Вот как Яфар врагов казнит!»

Чей слышен голос? Кто свершитель

Удара мести в тьме ночной?

Кто злобною вблизи рукой,

Кто метил выстрел роковой?

Чей карабин?.. Он твой, губитель!

Ты ядом брата отравил,

Ты ж сироту его убил!..

И хлещет кровь его струею

Над ясной влагою морскою, —

И бурных волн прибрежных шум

Уносит ропот тайных дум.

XXVI

Уже рассвет, – клубятся тучи, —

В туман одет небесный свод;

Полночный бой у шумных вод

Давно замолк; но брег зыбучий

Явил с печальною зарей

Следы тревоги боевой,

Обломки сабли притупленной,

И меч еще окровавленный.

Заметно было на песке,

Как буйные его топтали,

Как руки, роясь, замирали, —

И под кустом невдалеке

Курился факел обгорелый.

Вот опрокинутый челнок

Волною брошен на песок,

И епанча из ткани белой

В крови, пробитая свинцом,

Висит на тростнике морском, —

И быстрый плеск волны упорной

Отмыть не может крови черной;

Но где же тот, с чьего плеча

В крови упала епанча?

О! Если б сердце чье хотело

Оплакать горестное тело, —

Пускай его, пусть ищет там,

Где море и кипит, и блещет,

И под скалой Сигейской плещет,

Стремясь к Лемносским берегам;

Над ним морские птицы вьются,

Уж хладный труп клевать несутся,

И он бесчувственный плывет

По произволу бурных вод, —

И, колыхаяся с волною,

Качает юной головою.

Всплывает, тонет и порой

Как бы грозит еще рукой.

И пусть клюют морские птицы

Его, лишенного гробницы;

Иль дикий крик и клев страшней

Тлетворных гробовых червей?

Был друг один, был ангел милый,

Прекрасный спутник прежних дней;

Она одна душой унылой

Грустила б над его могилой. —

И столб с надгробною чалмой

Кропила верною слезой;

Но светлый взор ее затмился, —

И пламень жизни в ней погас

Тогда, как рок его свершился,

Как бил ему последний час.

XXVII

Над Геллеспонтом вопль и стоны!

Унылы мужи, плачут жены;

Звезда любви, Яфара дочь

Последняя семьи надменной!

Спешил – скакал и день, и ночь,

Но опоздал твой обрученный;

Не зреть ему красы твоей,

Не для его она очей.

И Вульвулла к нему порою

Несется с вестью гробовою.

Плач громкий на твоем крыльце

Подруг бледнеющих в лице;

Рабов безмолвных вид печальный, —

Корана песни погребальной

Протяжный хор – стенанья, вой, —

Ему расскажут жребий твой.

Селима падшим ты не зрела;

Когда в ночи на страшный бой

Твой друг пошел, ты обомлела;

Он был надеждой светлых дней.

Любовью, радостью твоей.

Ты видишь – смерть неизбежима;

Уж не спасти тебе Селима!

И сердце кровью облилось,

Впоследнее затрепетало,

Вдруг дикий вопль… разорвалось