Прости… - Януш Вишневский (2016)

В аэропорте Пальмы взяли автомобиль и направились в Вальдемоссу. Проехав километров тридцать, сообразили, что едут куда-то не туда, но путь продолжили. До Кала Фигуэра – а это на другом конце острова – они добрались уже ночью. В первой же попавшейся на пути маленькой гостиничке, построенной на скалах над врезавшимся в глубь острова заливом, были свободные номера. Утром Пати подошла к окну, отдернула занавески, и из нее вырвался крик восторга. Синь небес и моря во всех возможных оттенках, крутые обрывы скал, тишина, полное одиночество и сплошное очарование. Они остались там на два дня. Светило солнце, дул ветер. Нельзя сказать, что было слишком тепло – градусов пятнадцать-шестнадцать, – но это не помешало Пати надеть бикини и загорать на плоском скальном выступе, прилегавшем к гостиничной террасе. Когда он спросил ее, не слишком ли это – загорать в декабре на таком холоде, она язвительно заметила: «Что с тобой, Вин? Столько лет прожить в Польше и ничего не знать о поляках. Нельзя возвращаться в Польшу с Майорки – неважно, зима это или лето, – незагоревшим. Ведь что люди скажут – ездил торговать, а не отдыхать!»

Утром накануне сочельника они поехали через весь остров в Вальдемоссу. В окруженном с трех сторон горами небольшом городишке, пересеченном живописными узкими улочками, опустевшем и ленивом в это время года, перед Рождеством жизнь била ключом. Украшенные дома, бесчисленные гирлянды, праздничные символы, среди которых выделялись с фантазией сделанные вертепы самых причудливых конструкций. В садиках, на террасах, во дворах, на подоконниках. Удивительно мало елок. В саду монастыря картезианцев, который теперь и не монастырь ни какой, а музей, настоящая выставка рождественских вертепов. К келье номер четыре, где якобы (историки до сих пор спорят по этому вопросу) жил и творил Шопен, ведет широкая внутренняя галерея. У стены кельи, на красном ковре, недалеко от выхода на террасу с садом, поставили небольшое пианино. Вокруг развешаны фотографии Шопена, факсимиле его писем, копии написанных его рукой нот, его посмертная маска и локон его волос, который хранила Жорж Санд. Только пианино относится к тому времени, когда он тут был. Всё остальное – свидетельства событий, относящихся к другому времени и другим местам. После Шопена в Вальдемоссе осталось только это пианино, которое Санд и Шопен продали богатому горожанину, избегнув таким образом расходов по перевозке его в Париж. Всё остальное было предано огню, когда в городке узнали, что поляк болеет страшной, смертельной в те времена болезнью – туберкулезом, к которому тогда относились как к чуме. Ну и ко всему прочему, сыграла свою роль неприязнь местного населения к пусть романтичной, но всё же погрязшей в грехах паре любовников, демонстративно поселившейся в монастыре.

Они остановились рядом с монастырем, в маленькой гостинице. Никогда он ее не забудет: две комнаты на первом этаже, две на втором и одна – со скошенными стенами – на самом верху, под крышей. Встать в полный рост там можно было, только выйдя из номера. Санузел с ванной – общий для всех – рядом с кухней на первом этаже. В их номере – каменная раковина, покрытый росписью керамический кувшин с водой для умывания, почти полностью занимавшая пространство комнаты кровать, прикрытая белоснежным вышитым покрывалом. Пати была очарована. Когда на следующий день спустились сумерки, они зажгли свечи, преломили апельсин (это вместо облатки) и спели колядки.