Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер (2017)

О дальнейшем поведении миссис Рэкхэм мужа ее осведомят в самом скором времени; однако те несколько минут, в которые слуги еще сохраняют о таковом неведение, Уильям, не вспоминавший об Агнес уже не один час, просиживает, задумавшись, в своем кабинете.

Размышляет он именно о недуге – но не о недуге своей жены. В сознании его поселилась тревога, растущая с пугающей быстротой, – этакий сорняк озабоченности. Невинная шуточка Конфетки насчет холеры напомнила Уильяму кой-какую мрачную статистику: болезни, питаемые негигиеничными условиями центрального Лондона, каждый день уносят определенное число жизней, и в особенности жизней проституток. Да, Конфетка выглядит свежей, как роза, однако, по собственному ее признанию, это дается ей нелегко, ибо она окружена грязью, гниением, сыростью. Кто знает, какую мерзость притаскивают в дом те, кто живет под одной с нею крышей? Кто знает, какая зараза витает вокруг заведения миссис Кастауэй, грозя просочиться сквозь стены в спальню Конфетки? Она заслуживает лучшего – да и он, разумеется, тоже. Не обязан же он, в самом деле, топать по колено в дерьме всякий раз, что ему захочется повидаться с любовницей! Как надлежит поступить, Уильяму совершенно ясно – решение просто до невероятия! В конце концов, необходимыми средствами он располагает! Да всего за последние два месяца продажа одной только лавандовой воды принесла, если верить приходным книгам…

Дробный стук в дверь прерывает его подсчеты.

– Войдите, – откликается он.

Дверь распахивается, за нею стоит взволнованная Летти.

– Ох, мистер Рэкхэм, сэр, извините меня, но только, ох, мистер Рэкхэм… – Глаза ее вращаются в глазницах, перебегая с Уильяма на лестницу, по которой она только что взбежала; тело подобострастно покачивается.

– Ну-ну? – поторапливает ее Уильям. – Что такое, Летти?

– Миссис Рэкхэм, сэр, – пищит она. – За доктором Керлью уже послали, сэр, однако… Я подумала, может, вы сами захотите взглянуть на нее… дверь мы закрыли сразу… ничего не попорчено…

– О господи боже ты мой! – восклицает Уильям, столь же раздраженный этой таинственностью, сколь и встревоженный ею. – Ну, показывайте, что там у вас за несчастье стряслось.

И он торопливо спускается за Летти по лестнице, на ходу застегивая жилет.

В гостиной миссис Фокс названная миссис ведет себя на глазах у своего гостя не самым благовоспитанным образом. На коленях ее покоится стопка бумажных листков, она берет их один за другим, складывает, помещает каждый в свой конверт и облизывает край его, не прерывая, однако ж, беседы. Увидев это впервые – несколько месяцев назад, – Генри Рэкхэм был ошеломлен примерно так же, как если б она поднесла к лицу зеркало и стала ковыряться в зубах, – теперь он уже привык. В сутках просто-напросто не хватает часов, за которые миссис Фокс успела бы переделать все свои дела, вот и приходится выполнять некоторые из них одновременно.

– Помочь вам? – предлагает Генри.

– Будьте добры, – говорит она и вручает ему половину стопки.

– А что это?

– Библейские стихи, – отвечает она. – Для ночлежных домов.

– О! – Генри, прежде чем сложить листок, просматривает его.

Слова 31-го псалма узнаются мгновенно: «Помилуй меня, Господи, ибо тесно мне; иссохло от горести око мое, душа моя и утроба моя…» – и так далее, вплоть до призыва мужаться. Почерк миссис Фокс на удивление разборчив, а ведь какое множество раз пришлось ей переписывать одни и те же слова.

Генри складывает, вкладывает, облизывает, крепко проглаживает.

– Но умеют ли читать те несчастные, что ютятся в ночлежных домах? – спрашивает он.

– В нужду может впасть кто угодно, – отвечает она, складывая, складывая. – Да так или иначе, стихи эти раздают надзирателям и приходящим медицинским сестрам, чтобы те читали их вслух. Знаете, они прохаживаются вдоль длинных рядов кроватей, цитируя то, что способно, по их разумению, поддержать страдающих бессонницей.

– Благородный труд.