Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер (2017)

Она встает, позволяя газете свалиться на пол, подходит к окну. Проверив, не испачкан ли подоконник (первые летающие насекомые уже расплодились, к несчастью, так что никакая предосторожность не повредит), она упирается ладонями в край его и, приникнув горячим влажным лбом к фригидному стеклу, окидывает взглядом раскинувшийся внизу парк. Старый тополь покрылся прыщами почек, да еще и подхватил какой-то зеленоватый грибок; лужайка чисто выбрита, но кое-где коса и мотыга продрали ее до темной земли. То, что делает с парком Стриг, нагоняет на Агнес меланхолию. Не то чтобы она не стыдилась поместья Рэкхэма, каким оно было до появленья садовника, – стыдилась, и как еще, – однако теперь, когда его подчинили Стригу, Агнес не хватает яркой россыпи маргариток среди деревьев и темно-зеленых ростков травы между камнями мощеных дорожек, благо ничто еще в парке до конца не доведено, и Стриг, по словам его, ждет, когда трава подрастет «как следует».

Агнес чувствует, как на нее снова накатывает потребность поплакать, и, чтобы справиться со слезами, покрепче сжимает края подоконника. Но слезы сожаления о маргаритках и дикой траве одна за одной скатываются по ее щекам, и чем чаще Агнес моргает, тем привольней они текут.

21 917 дней. А для нее и того меньше, она ведь живет уже так долго. Сколько дней жизни осталось у нее? Всю арифметику, какую Агнес знала, она давно уже позабыла, подсчет оказывается для нее непосильным. Ясно только одно: дни ее жизни сочтены – в самом жестоком и грубом смысле этого слова.

И ведь она же знает: так было далеко не всегда. Во времена Моисея женщины проживали сроки ныне неслыханные – во всяком случае, неслыханные в Англии. Да и сейчас на Востоке и в дальних пределах Империи отыскиваются премудрые мужчины (и уж наверное, женщины тоже?), которые разрешили загадку старения и порчи тела и переживают, невредимые, одно поколение за другим. Намеки на тайны, коими владеют они, присутствуют в брошюрках спиритов, которые Агнес прячет в корзине с принадлежностями для вышивания; в них есть и зарисовки, сделанные очевидцами различных чудес, – святого человека, который, бодро улыбаясь, восстал из земли через полгода после его похорон; экзотических черных джентльменов, которые танцуют на пламенеющих углях, и многого иного. Несомненно, существуют и книги – древние руководства по запретному знанию, – разъясняющие во всех подробностях каждую методу этих мудрецов. Все, что известно Человеку, где-нибудь да напечатано – другой вопрос, позволит ли «Библиотека Мьюди» заглянуть в эти книги любознательной женщине.

Ах, но что толку думать о них! Она проклята, и теперь с этим ничего уже не поделаешь: Бог отвернулся от нее; парк погиб; у нее болит голова; все ее платья не того, какой нужен, цвета; миссис Джеррольд на письмо ее ответить не соизволила; в щетке, которой она причесывается, вечно полно волос; а небеса зловеще темнеют, стоит ей осмелиться хотя бы нос высунуть из дома. Агнес, давясь слезами, открывает окно и подставляет искаженное лицо свежему воздуху.

Внизу, из двери, находящейся прямо под окном Агнес, выходит, чтобы набрать для грибного погреба ведро жирной земли, судомойка Джейни. Глядя на пуговицы ее простого черного платья, на узел белого банта, которым завязаны лямки ее передника, Агнес понимает, какую натугу испытывает спина Джейни, и мгновенно ощущает прилив сострадания к девушке, работающей в ее доме, точно бедная маленькая лошадка. Две больших слезы срываются с ресниц Агнес и летят прямо на девушку, но ветерок относит их в сторону прежде, чем они ударяются в ее уже отступившее к двери тело.

И, лишь оттолкнувшись от подоконника и немного раздвинув, чтобы уравновеситься, ноги, миссис Рэкхэм осознает, что у нее началось кровотечение.