Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер (2017)

Конфетка улыбается, мысленно роясь в ворохе уместных ответов, стараясь выбрать фразу, которую он унесет с собой, les mots justes[49], которые завершат сегодняшнюю удачную сделку.

– Отныне днем моего рождения будет этот день, – говорит она.

После хлопка двери Конфетка лежит минуту-другую, не шевелясь, – на случай, если Уильям вернется. Затем она медленно свешивает ноги с кровати, опускает ступни на непривычный пол, встает. Рубашка ее вся измялась, сползла на грудь. Конфетка неторопливо разглаживает ее ладонями, гадая, включает ли похвальба Уильяма насчет того, что он подумал «обо всем», также и утюг. Она снова полностью одевается, достает из ридикюля маленькую одежную щетку, отряхивает, приподняв его, подол юбки. Затем, обменяв щетку на ручное зеркальце, приглаживает волосы, отлепляет от губ пару чешуек сухой кожи и выходит из спальни.

– Медленно, медленно, – вслух предостерегает она себя. – Времени у тебя теперь хоть отбавляй.

Первым делом Конфетка направляется в… в свой кабинет. Да, в свой кабинет. Подходит к окну, смотрит на садик. Утром его зальет солнечный свет, не правда ли? – и роса засверкает на опрятных полосках травы, на экзотических растениях, названий которых она не знает. Из ее окошка в доме миссис Кастауэй только и видно было что грязные крыши да суетливые потоки людей, а здесь у нее и трава, и… в общем, всякая зелень.

Вот красные розы в прихожей – это другое дело: запах их буквально шибает ей в нос. Сколько времени следует продержать их в вазе перед тем, как выбросить на помойку, где им самое и место? Она всегда терпеть не могла срезанные цветы, и розы в особенности: их запах, то, как они осыпаются, увядая. Цветы, которые Конфетка способна сносить, – гиацинты, лилии, орхидеи – умирают на стеблях, до конца оставаясь единым целым.

И все же букет есть эмблема заботливости, с которой Уильям Рэкхэм готовил для нее этот дом. Сколько трудов он потратил, как щедро оплатил ее труды, потраченные на то, чтобы его приручить! Чем дольше изучает она свое новое жилище, тем больше свидетельств его внимания к ней находит: растяжку и тальк для перчаток, распорку для обуви и стоячую круглую вешалку, мехи для камина и противни для согревания постели. Действительно ли все это было продумано им, или он просто слонялся по огромному магазину на Риджент-стрит, покупая первую же ерунду, какая попадалась ему на глаза? Странноватые тут встречаются вещи. Так и оставшаяся лежать в коробке магнитная щетка, от которой, как утверждается, не только вьются волосы, но и проходят нервические мигрени. Умело набитое чучело горностая, лежащего, свернувшись, перед гардеробом, словно ожидая, когда его обдерут, обратят в боа и повесят среди прочей одежды. На каминной доске теснятся безделушки – серебряные, стеклянные, керамические и медные. Два туалетных столика стоят бок о бок – один из них побольше другого, но отделан не так изящно, – похоже, Рэкхэм, купив один, подумал-подумал да купил и второй, оставив окончательный выбор за ней. Означает ли это, что он готов благословить любые изменения, какие ей захочется здесь произвести? Пока делать выводы рано.

Черт бы побрал эти розы! Весь дом провоняли… но нет, невозможно, всего одна ваза с цветами не способна на это. Сама атмосфера дома пропитана загадочным благоуханием, как если бы стены его вымыли ароматическим мылом. Конфетка распахивает окно, и в ноздри ей ударяет свежий воздух. Она высовывается в темноту, дыша полной грудью, впивая едва различимый запах сырой травы и отчетливо различимое отсутствие запахов, к которым так привыкла: мяса и рыбы, навоза пони и ломовых лошадей, грязной, булькающей в сточных канавах воды.