Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер (2017)

– Ну, на некоторое число званых обедов меня все-таки пригласили – в дом моего брата. И я попросил избавить меня от них.

– Но, Генри, миссис Рэкхэм держится о вас такого высокого мнения!

– Это так, однако на обедах Уильяма моим визави вечно оказывается кто-то, кого я не переношу, и мне приходится до конца вечера вести прескучнейшие разговоры. И в этом году я решил: довольно. Я и без того слишком часто сталкиваюсь с Бодли и Эшвеллом.

– Милый Генри, – улыбается миссис Фокс. – Вам следовало бы игнорировать их. Они – шакалы, а вы – лев. Лев, готова признать, сдержанный и кроткий, однако…

– Я не просил Уильяма, чтобы он не приглашал вас.

Гнев заставляет его ускорить шаг, и она с трудом поспевает за ним, дробно постукивая грациозными, много меньшими, чем его ступни, башмачками по камням аллеи.

– Ах, ну что там, – говорит она, чуть-чуть приподнимая, чтобы облегчить себе продвижение, юбки. – Я и не думала никогда, что непривлекательная вдова будет пользоваться большим спросом. И уж тем более вдова работающая. А если работа ее состоит в исправлении падших женщин… тут уж, знаете ли!

– Это благотворительная работа! – провозглашает Генри. – А благотворительностью занимается множество Светских Людей.

Ее слова – «непривлекательная вдова» – вынуждают Генри зашагать еще быстрее: он должен бежать от потребности воспеть ее красоту.

– Да, полагаю, «Общество спасения» занимается благотворительностью, – соглашается миссис Фокс. – В том смысле, что наши труды не оплачиваются. – (Семеня бок о бок с ним, она обшаривает изнутри рукав в поисках помещенного ею туда носового платка.) – Хотя мне случалось встречать дам, полагавших, что я наверняка получаю плату… Как будто женщина может браться за такую работу лишь по причине безнадежной нужды. Понимаете, никто ведь не знает, большие ли – или малые – средства оставил мне Берти. Ах, слухи, слухи… Давайте ненадолго присядем.

Они уже приблизились к каменному мостику, изогнутые парапеты которого достаточно низки, гладки и чисты для того, чтобы на них можно было сидеть. Только тут замечает Генри, как тяжело дышит миссис Фокс, замечает пот, поблескивающий на ее бледном лице.

– Я снова загнал вас – здоровенный болван, вот кто я такой, – говорит он.

– Ничуть, – выдыхает она, промокая платочком виски. – К тому же сегодня самый подходящий для скорой прогулки день.

– Вы выглядите усталой.

– Простудилась, наверное, – улыбается, чтобы успокоить его, миссис Фокс. – Простудилась как раз тогда, когда установилась теплая погода. Видите? Своенравна, как и всегда!

Грудь ее поднимается и опадает быстро, точно у птицы, и как ни заботится она о впечатлении, ею производимом, ей все же приходится дробно вдыхать и выдыхать между фразами воздух.

– Да и вы тоже выглядите усталым.

– Я не очень хорошо сплю.

– У моего отца есть очень… действенные средства от этого, – сообщает миссис Фокс. – А то попробуйте теплое молоко.

– Предпочитаю предоставить все Природе.

– И правильно, – соглашается миссис Фокс и закрывает глаза, чтобы справиться с приступом головокружения. – Кто знает? Возможно, сегодня вы будете спать, как дитя.

Генри кивает, ладони его зажаты между колен.

– Дай-то Бог.

Так они сидят некоторое время. Незримая вода журчит под ними; потом еще одна пара побывавших в церкви людей проходит мимо, едва приметными жестами поприветствовав их.

– Вы знаете, Генри, – произносит миссис Фокс, когда эти двое исчезают вдали, – сестры по «Обществу спасения» настаивают… чтобы во время Сезона я работала поменьше… восстановила силы… повеселилась на предстоящих празднествах…

Она, сощурясь, глядит на восток, словно надеется различить там проблеск жалких трущоб Лондона.

– Но ведь, покинув улицы, я ничего не достигну… А там, что ни день, еще одна женщина переходит черту, за которой уже нет надежды на достойную жизнь – только на пристойную смерть.