Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер (2017)

И сейчас чудодей Чизман везет ее домой – он тоже подарок, но в человеческом облике: сдержанный, немногословный малый, на которого, как уже убедилась Агнес, можно положиться. В прошлое воскресенье он отвез ее в церковь – англиканскую, в Ноттинг-Хилле, – и в следующее сделает это опять, но вот сегодня доставил к мессе, и Агнес не сомневается, он и это сделает снова. Да что там, она, наверное, могла бы приказать ему отвезти ее в мечеть или синагогу, и Чизман лишь пристукнул бы лошадей сложенным хлыстом по бокам, и они тронулись бы в путь!

А завтра он доставит ее в Королевскую оперу, где поет в «Диноре» мадам Аделина Патти. И все увидят, как она (Агнес то есть, а не мадам Патти) выходит из нового брогама. «Кто это?» – станут шепотом осведомляться люди, когда ее напоминающая о Золушке фигурка в волнующихся, точно пена морская, юбках выступит из лакированной кареты… Охваченная радостным предвкушением, все еще ощущающая нервную дрожь, порожденную отпущением грехов, которое она получила от отца Сканлона, покачивающаяся в лоне принадлежащего одной только ей брогама, влекомая лошадьми к дому, Агнес задремывает, прижавшись щекой к украшенной кистями бархатной подушке, которой Уильям для этой именно цели ее и снабдил.

То, что у Рэкхэма появился брогам, для Конфетки тайны не составляет. Она сама помогла ему выбрать карету по иллюстрированному каталогу, давая советы относительно нужд и чаяний его жены.

Да, слава богу, все вернулось на круги своя, Рэкхэм опять навещает ее постоянно. Ему, говорит он, не по силам и дальше таскаться с одного помпезного представления на другое, у него слишком много дел. Он показался везде, где следовало показаться, он претерпел и читавшиеся в Королевском институте лекции о птеродактилях, и итальянского «Гамлета», и ныне, хвала Небесам, можно считать, что он, угождая Свету, натерпелся достаточно.

Видит Бог, половину этих событий он посещал лишь из боязни, что с Агнес приключится один из ее «приступов», требующих вмешательства мужа. Похоже, однако, что она справилась с тем, что на нее находило; Агнес больше не падает в обмороки, не бьется в припадках на публике, собственно, она ведет себя идеально, ну так и будь он проклят, если станет таскаться за ней по всем концертам, пьесам, садовым приемам, скачкам, развлекательным паркам, выставкам цветов и вернисажам, какие только будут устраиваться с этого дня и по самый сентябрь. Во вторник погибло с полдесятка работников митчемской фермы – случайное отравление, с «Парфюмерным делом Рэкхэма» нисколько не связанное, однако оно повлекло за собой полицейское следствие, а где он был в это время? Похрапывал, свесив голову, в «Лицеуме» – вот где, пока жирный трагик в картонной короне делал вид, будто помирает от яда. Прежалкий, надо сказать, урок, если в таковых вообще существует нужда, говорящий о необходимости разграничивать фантазии и реальность! Отныне он станет сопровождать Агнес, только когда обойтись без этого будет решительно невозможно.

О да, конечно, он ужасно соскучился по Конфетке. Словами этого не описать.

Конфетка, успокоенная пылкостью его объятий, излияниями воскресшей интимности, светится от счастья. Она опасалась, что утратила прежнюю хватку, но нет, Уильям доверяется ей пуще прежнего. Все страхи ее оказались пустыми, она накрепко вплетена в ткань его жизни.

– Ах, что бы я без тебя делал! – вздыхает Уильям, когда они лежат, обнимая друг дружку, насытившиеся и согревшиеся. Конфетка натягивает одеяло на грудь Уильяма, укрывая его, и из-под мягких покровов веет запашком собственного ее любодейства, ибо ни единого почти дюйма ее тела Рэкхэм без внимания не оставил.