Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер (2017)

– К-как же я покажусь людям? Как попаду домой?

Она инстинктивно обращает молящий взгляд к своей спасительнице, однако та отворачивается от нее.

– Не смотрите мне в лицо, – повторяет Конфетка, снова стискивая плечи Агнес. – Я помогу вам. Ждите здесь.

И она выбегает назад, под фонари Боу-стрит.

Вновь окунувшись в людской поток, Конфетка оглядывается, критически оценивая каждого, кто попадается ей на глаза: способен ли кто-нибудь в этой головокружительной, тараторящей толпе предоставить то, что ей требуется? Вон те окутанные поднимающимся над их лотками паром продавцы кофе?.. Нет, слишком уж обтрепаны их джутовые шапчонки и испятнанные халаты. Эти леди, ожидающие, когда им можно будет перейти улицу, а покамест покручивающие в руках зонты и оглаживающие палантины, глядя на прогромыхивающие мимо них экипажи? Нет, они только что покинули Оперный театр, Агнес может знать их, да и в любом случае они скорее умрут, чем… Солдат в хорошей черной накидке? Он потребует призвать на помощь представителей власти… Та женщина в длинной пурпурной шали – наверняка проститутка и с ней лучше не связываться, хлопот не оберешься…

– О! Мисс! Прошу прощения! – торопливо окликает Конфетка пожилую женщину, волокущую корзину с переспелой клубникой.

Женщина эта бедна, неопрятна и, судя по лицу ее, она либо ирландка, либо слабоумная, но тем не менее одно представляющее ценность имущество (помимо груза мясистых ягод) у нее имеется: с плеч женщины спадает блекло-синий плащ, просторный и старомодный, укрывающий ее от шеи до щиколоток.

– Клубничка, пальчики оближешь! – заискивающе помаргивая, сообщает она.

– Ваш плащ, – говорит Конфетка, расстегивая сумочку и перерывая ее содержимое в поисках самых блестящих монет. – Я дам вам за него десять шиллингов.

Конфетка еще достает монеты – шесть, семь, восемь, – а женщина уже начинает отползать в сторонку, нервно облизывая губы.

– Я говорю всерьез! – протестует Конфетка, извлекая из сумочки еще несколько монет и подставляя их на открытой ладони под свет фонарей.

– Дак я чего, я ничего, мэм, – отвечает женщина, полуприседая в уважительном реверансе и выпучивая налитые кровью глаза. – Но, понимаете, мэм, я одежду не продаю. Клубничка, пальчики…

– Да что с вами такое? – отчаянно вскрикивает Конфетка. Теперь уж в любую секунду любой завсегдатай темных закоулков может обнаружить укрывшуюся во мраке Агнес; любой охотник до ожерелий и серебряных медальонов может перерезать ей горло! – Ваш плащ, это же дешевая старая хлопчатка, на Петтикоут-лейн можно в любой божий день купить одежду получше!

– Верно, мэм, верно, – с мольбой отвечает эта заезженная рабочая лошадь, одной рукой сжимая на горле свой плащ. – Да только нынче такая холодина, а у меня под плащом всего и есть что тонкое платьишко, я ж измерзну вся.

– Господи боже, – шипит Конфетка с почти истерическим нетерпением, ибо в воображении ее голову Агнес уже отпиливают зазубренным ножом и кровь хлещет из шеи несчастной. – Десять шиллингов! Посмотрите!

И она сует ладонь под самый нос женщины, показывая ей сверкающие новенькие монеты.

Еще мгновение, и обмен совершается. Торговка клубникой получает деньги, Конфетка избавляет ее от плаща, под которым обнаруживаются голые предплечья, просвечивающая от ветхости юбка и пухлый, обвислый лиф платья в подсохших пятнах грудного молока. И добавляет к сделке, хоть и с запозданием, гримасу отвращения. Не произнеся больше ни слова, прижав сложенный плащ к собственному скромному, обтянутому бархатом бюсту, Конфетка возвращается в проулок.