Багровый лепесток и белый - Мишель Фейбер (2017)

– У меня еще остались в запасе кое-какие сюрпризы, – отирая рукавом щеки, произносит она самым обольстительным своим голосом.

Уильям, словно пробудившись, отрывает голову от колен Конфетки, широко раскрывает покрасневшие глаза.

– Открой мне какую-нибудь твою тайну, – с ребяческим воодушевлением просит он.

– Тайну?

– Да, ужасную тайну.

Конфетка смеется, в глазах ее снова скапливаются слезы, и она прикрывает их сгибом локтя.

– Никаких страшных тайн у меня нет, – протестует она, – правда. Говоря, что у меня есть для тебя сюрпризы, я имела в виду…

– Я знаю, что ты имела в виду, – любовно ворчит Уильям, и руки его проскальзывают ей под юбку. – Но расскажи о себе что-нибудь, чего я не знаю, – не важно что. Такое, чего не знает никто на свете.

Конфетку раздирает желание рассказать ему все, показать самые давние ее и глубокие шрамы, начав с игры, коей еще в раннем детстве ее предавалась миссис Кастауэй, которая, подкравшись к ее кроватке, театральным жестом сдергивала с и без того продрогшей дочери простыни. «Именно так и поступает Бог», – говорила ей мать тем же громовым шепотом, каким иногда рассказывала сказки. «Он любит так поступать». «Мне холодно, мама!» – восклицала Конфетка. А миссис Кастауэй стояла в лунном свете, прижав простыни к груди и приложив к уху присогнутую ладонь. «Вот интересно, – произносила она, – слышит ли Бог эти слова? Он, знаешь ли, женские голоса различает с трудом…»

Уильям утыкается носом в ее живот, бормочет слова ободрения – подай ему секрет, и все тут.

– Я… я… – Конфетка мучительно пытается придумать хоть что-то. – Я умею стрелять из моей норки водой.

Он поднимает на нее ошарашенный взгляд:

– Что?

Конфетка хихикает, прикусывает губу, поскольку боится сорваться в истерику.

– Я покажу. Это мой особый дар. Бесполезный талант…

Остолбеневший Уильям смотрит, приоткрыв рот, как она вскакивает, приносит из ванной стакан тепловатой воды, резко опускается на пол перед оттоманкой. Без каких-либо эротических изысков она задирает юбку, срывает с себя панталончики, закидывает ноги за голову, почти касаясь коленями ушей. Влагалище Конфетки широко распахивается, точно клюв голодного птенца, и она нетвердой рукой сливает в этот зев воду, полстакана воды.

– Всесильный боже! – вскрикивает Уильям, когда она, снова упершись ступнями в ковер, раскорячивается на крабий манер и выстреливает в воздух тонкой струйкой воды. Струя ударяет в оттоманку, в нескольких дюймах от его штанин.

– Следующая твоя, – хрипло грозится Конфетка, прицеливаясь поточнее; впрочем, прежде чем дать следующий залп, она позволяет Уильяму пригнуться.

– Невозможно! – хохочет Рэкхэм.

– Стоять, бездельник! – восклицает она и извергает последнюю струю, взлетающую выше прежних. И тут Рэкхэм валится на Конфетку, притискивая ее руки к полу, легко нажимая коленом на ее ходуном ходящий живот.

– Ты уже все расстреляла? – спрашивает он и целует ее в губы.

– Да, – отвечает Конфетка. – Ты в безопасности.

Оба поерзывают, поудобнее устраивая Уильяма между ее ног.

– А ты? – спрашивает Конфетка, помогая ему в борьбе с одеждой. – У тебя есть секреты?

Уильям виновато улыбается, высвобождая спеленутый тканью символ своей мужественности.

– Да разве найдутся такие, что смогут сравниться с твоими? – бормочет он, и на этом все разговоры заканчиваются.

Далеко от них, в убогой комнатке сырого и грязного дома, проститутка, удивленная приходом нежданного гостя, протягивает ладонь и получает три шиллинга.

– Новые вопросы, сэр? – Она подмигивает, однако голос ее чуть подрагивает: лицо мужчины искривлено, ясно, что на этот раз он пришел для чего-то совсем другого.

Мужчина подходит к кровати и, не сгибаясь, точно калека, присаживается на ее край.

Теперь прямо под ноги ему падает из окна квадрат света, оставляя самого мужчину в тени.