В одном содержится призыв от имени прокаженных Индии, которые, как пишет миссис Икклз из Пекхем-Рай, могут полностью вылечиться, если каждый бизнесмен в Британии, зарабатывающий свыше тысячи фунтов стерлингов в год, пожертвует лишь один из этих фунтов, отправив средства по нижеуказанному адресу на почтовый ящик. Второе письмо из большого магазина Уильяма Уитли на Бейсуотер; там выражается уверенность, что каждый обитатель Ноттинг-Хилла к настоящему времени уже осведомлен о том, что – в дополнение ко множеству различных отделов – теперь открылся и отдел скобяных товаров, а также о том, что дамы, посещающие магазин без сопровождения лиц мужского пола и желающие перекусить, могут, ничем не рискуя, побывать в заново отделанном буфете. Третье – от джентльмена, живущего в нескольких сотнях ярдов отсюда, в Пембридж-Виллас. В конверте грязный листок бумаги, украшенный эмблемами из штокрозы и элегантным грифом; его и не прочитать. На листке перечень, написанный каллиграфической псевдоготикой:

Менуэт: 10

Гавот: 9 S

Качуча: 8 S

Мазурка: 10

Тарантелла: 10

Осанка во время исполнения/ухода: 10

Осанка во время перерыва: 9 S

Превосходно, Агнес!

К этому джентльмен из Пембридж-Виллас добавляет на отдельном чистом листе:

Моя супруга полагает, что это могло некогда принадлежать Вам.

Принеся вторую почту, Роза приходит в смятение: хозяин рыдает за письменным столом, закрывая лицо руками.

– Где она, Роза? – всхлипывает он. – Где она прячется?

Вопрос застает врасплох служанку, не привыкшую к таким интимностям.

– Не могла она уехать домой, сэр? – предполагает она, нервно двигая пальцами по пустому подносу.

– Домой? – откликается он, отводя руки от лица.

– К матери, сэр.

Он смотрит на нее, разинув рот.

* * *

Вспотевший и запыхавшийся Уильям Рэкхэм – он бегом бежал от того места, где бросил Чизмана с каретой, застрявшей на Риджент-стрит, – стучится в дверь дома на Силвер-стрит, дома, который никогда на самой Силвер-стрит и не находился, вопреки утверждениям «Нового лондонского жуира».

После долгой паузы, во время которой он старается отдышаться и унять сердцебиение, дверь чуточку приоткрывается. На него смотрит красивый карий глаз – длинная и узкая вертикальная виньетка, изготовленная из алебастрово-белой кожи, свежей белой сорочки и костюма кофейного цвета.

Вкрадчивый женский голос спрашивает:

– Вы договаривались о приходе?

– Я х-хотел бы видеть миссис Кастауэй.

Глаз прикрывается, демонстрируя роскошные ресницы.

– Увидитесь вы с ней или нет, – отвечает голос с медовой наглостью, – зависит от того, насколько плохим мальчиком вы были.

– Что такое! – кричит Уильям. – Откройте дверь, мадам!

Странная женщина открывает дверь на длину стальной цепочки. Мужская стрижка, гладко прилизанные намасленные волосы, пиджак с брюками – элегантный, как у любого франта, – сорочка от Морнингтона с шейным платком заставляют Уильяма передернуться.

– Я х-хочу по-поговорить с миссис Кастауэй, – повторяет он.

– Вы отстали от жизни, сэр, – говорит лесбиянка; в щели мелькает мундштук, она делает затяжку, быструю как поцелуй. – Миссис Кастауэй умерла. Теперь здесь хозяйка мисс Дженнифер Пирс.

– С-собственно, я хотел с-справиться о Конфетке.

– Конфетки больше нет, нет и прочих прошлогодних девушек, – парирует женщина, выпуская дым из ноздрей. – Старое уходит, новое приходит; вот наша философия.

И действительно, часть интерьера, открытая глазу Рэкхэма, обновилась до неузнаваемости. Из двери гостиной выглядывает незнакомое лицо, за ним показывается и тело: изысканное видение в голубом с золотом алжирском костюме.

– Мне чрезвычайно в-важно найти Конфетку, – настаивает он. – Если вы хоть что-то знаете о ее местопребывании, очень прошу вас, скажите мне. Я заплачу, сколько попросите.