Рисунок по памяти - Татьяна Воробьёва (2018)

Хадижа вздрогнула услышав признание, которое ждала подсознательно, как любая другая влюбленная девушка. Ей хотелось сказать Зейну, что она тоже любит его, что хочет быть с ним больше всего на свете, обнять и не отпускать больше. Распахнуть дверь и утонуть в темно-карих глазах с пылкими, сводящими с ума искорками. Рука потянулась к дверному замку, но в последнюю минуту дрогнула, отпрянув. Ревность и обида снова подняли голову — слишком свежи были воспоминания, слишком сильна была боль, что давила на её солнечное сплетение. Хадижа понимала, что стоит ей открыть дверь, а Зейну, переступив порог, заключить ее в свои объятья, как боль затихнет, испарится, но ревность настырно шептала, что вслед за одной Гаррой будет вторая, третья, четвертая, и Хадижа как послушная мусульманская жена будет прощать, а может и вовсе, примет однажды вторую жену в их доме — стоит просто вот так открыть замок, и пропало всё. Её разрывали два абсолютно противоположных желания; любовь и ревность раздирали напополам, и хотелось просто заткнуть уши, чтобы только не слышать их голоса внутри черепной коробки.

— Уходи, — голос Хадижи был хриплым от непролитых слез, и она даже была не уверена, что Зейн ее услышит. Но он слышал.

— Я принес твой рюкзак, — спокойно ответил он. — Хадижа, когда захочешь поговорить, просто набери мой номер.

Мужские шаги удалялись от двери, и ноги отказались ей служить. Хадижа съехала на пол, прямо перед дверью и, судорожно сжимая руки в кулаки, позволила кому в горле, наконец, вырываться наружу горькими, безутешными рыданиями.

Тридцать третья глава

Глубокий вдох и резкий выдох. Как бы ни хотелось остаться в постели и продолжать находиться в блаженном состоянии полусна, когда все чувства притуплялись, но дальше поддаваться прокрастинации в угоду боли и не утихающему отчаянию, Хадижа не могла и не хотела. Так что, открыв глаза, она огляделась вокруг, создавая иллюзию жизни, на что ей так же «приветливо» ответило пасмурное, пепельно-серое небо Парижа, смотрящее сквозь занавески.

— Что ж, вполне подходит к моему настроению, — грустно улыбнулась Хадижа, вставая с постели, и поймала свое нездоровое отражение в большом зеркале у стены, кричащее о её состоянии лучше всяких слов.

В душе девушка провела около часа пытаясь привести себя в более-менее нормальное состояние, а также согреться — холод, кажется, проник под кожу и подобрался к сердцу. Выпив чашку кофе, так как есть ничего не хотелось, Хадижа бесцельно гипнотизировала взглядом мольберт у окна с ещё неоконченной картиной.

— К черту все! — фыркнула она, ставя кружку в раковину, и направилась к окну.

Резким движением раздвинув занавески и включив свет, она завязала волосы в хвост и, наконец, взялась за кисть. С самого первого дня, как Хадижа решила, что станет известной художницей, какие бы обиды и неприятности не происходили, девушка нашла единственно верное для нее средство — живопись. Посмотрев на неоконченный портрет матери, Хадижа грустно улыбнулась:

— Все проблемы от мужчин, да, мама?

Сейчас Хадиже, казалось, что она как никогда понимала Жади. Понимала ее отчаянье и желание убежать ото всех предавших, или не понявших. Кисточка кончиком опустилась в краску, готовая сделать первый штрих.

Спустя несколько часов, практически непрерывной работы, в тишине квартиры послышался скрип открывающейся входной двери:

— Тук-тук, кто-то дома? — прозвучал голос Одетты в прихожей — Хадижа сделала дубликат ключа для подруги, когда уезжала в Рио. «А что, мало ли, нужно будет зайти цветочки полить», — произнесла тогда Оди, пряча ключ в сумочку. — А я думала ты тут при смерти лежишь, — девушка прошла в квартиру и увидела Хадижу, рисующую за мольбертом. — Ты пропустила лекции.

— Я договорилась с Мерьелем, — не отрываясь от работы, коротко ответила Хадижа; она действительно написала ему сообщения, что занимается работой для конкурса и не придет на занятия.