Сепсис - Элина Самарина (2005)

— Извините, товарищ Павловский, — не выдержал полковник. — Выдь-ка со мной на минуту, Александра.

Вот, даже имя у майора «обоюдоострое»: и мужчине, и женщине дают!

Вернулись минуты через три. Баранов — сосредоточенно-ожесточенный, Бабенко — приструненная, угасшая.

— Есть вариант, господин Павловский: подсажу я к этой особе Федю.

— Не понял?! — Павел возмущенно вскинул брови. И глаза его сделались отчаянно встревоженными. Минуло время, когда жили его глаза автономной жизнью. — Что за Федя?! Как можно мужчину помещать…

Губы Бабенко задвигались, как совокупляющиеся пиявки:

— Вы, извините, совсем не сведущий. Федя — женщина. Женщина — пахан.

— Э, нет! — Павел вскинул обе руки. — Я понял: это лесбиянка. Кобел! Так, кажется, называются эти Феди в юбках. Нет, не катит этот вариант.

— Да вы не волнуйтесь: вашу Бравину Федя пальцем не тронет. Она, если я прикажу, — смирная. Для Бравиной будет овечкой, а для остальных — волчицей. Это я вам обещаю, господин Павловский, — в последний раз переврала его фамилию дама-майор.

* * *

— Бравина, на свидание. — Надзиратель с интересом смотрела на Владу. «Неужели Алексей?! — изумилась Влада, торопясь по гулкому коридору. — Значит, с ним все в порядке. О, дай Бог! Сделай так, Господи».

В комнате для личных свиданий ее ждал… Павел. Уже по тому, как разочарованно посерело лицо Влады, как угасли ее глаза, понял Фауст, что ожидала она Алексея. И его глаза утеряли блеск. Поникли статные плечи.

— Влада, скажи, что я могу для тебя сделать? — тихо спросил Павел, не зная, как себя вести. — Что… могу?

Влада равнодушно пожала плечами и увела глаза.

— Ничего мне не надо. У меня… все есть. Все в порядке.

— Да какой может быть порядок в этих условиях?!

— Ничего не надо, Павел. Все у меня есть.

— Влада, милая, дорогая, ты говоришь сейчас не то, что чувствуешь!.. Я понимаю… это стресс. Все это так… В общем, ты не отчаивайся. Я сделаю все возможное… все сделаю! Увидишь, скоро будешь на свободе! Этот кошмар закончится, Влада. Верь мне.

Влада беззвучно и обреченно плакала. Но не заботилась о потеках туши: не было макияжа на ее лице. И от этого оно виделось таким детским, неискушенным. И взывало к отчаянной жалости. Не сдержавшись, Павел обнял ее и стал говорить успокоительные слова. Но Влада их не слышала. Да и сам он не слышал. И из его глаз стекали слезы. Лицо перекашивалось от сдерживаемых спазмов.

— Не отчаивайся, девочка. Я сделаю все, чтобы ты забыла этот кошмар. Все будет хорошо… Все будет хорошо…

* * *

Следователя Кулиша распинали на две стороны. Как в средневековой пытке жертву, привязанную к двум, насильно согнутым деревьям. Но, в отличие от предшественников, Кулиш сам выбрал себе эту дыбу. Принял два, противоречащих одно другому, поручения: от Паустовского — выкрутить вчистую или хотя бы смягчить вину Бравиной В.В., а от Дудина — утопить ту же Бравину В.В. Насколько возможно — усугубить ее вину.

Иными словами, Дудин заплатил за то, что подразумевалось само собою и что соответствовало профессиональному назначению Кулиша. То есть он получил дополнительное вознаграждение за выполняемую по долгу работу. Кто же откажется от таких денег? А Паустовский не требовал категорической реабилитации, настаивал только на возможных послаблениях, толковании сомнительных моментов в пользу подследственной. Опять же это входило в обязанности следователя. И здесь лишь за четкое и неукоснительное исполнение УПК получал Кулиш вознаграждение. Только от Паустовского — гораздо больше, чем от Дудина. И потому был вынужден изредка выходить за рамки закона, чтобы не потерять выгодных… спонсоров. Естественно, двурушничество Кулиша держалось им в строжайшем секрете ото всех, а в первую голову — от самих спонсоров. Чтобы протянуть благоприятные вливания, следователь порекомендовал Павлу перевести Бравину в больницу.